Наследство из Нового Орлеана

– Бог мой, я и забыл об этом, мистер Ринк. Вот что, я отправлюсь сию же минуту, пока это снова не вылетело у меня из головы. Мои люди знают, куда отвезти портрет. – И он торопливо сошел вниз по ступенькам. Слишком много воспоминаний было связано с этим магазином, и Вэлу не хотелось задерживаться тут.

Жюльен Сазерак обрадовался приходу Вэла. Он как раз собирался продать ему еще одну лошадь.

– Кобыла, Вальмон, самая что ни на есть чистокровная – сплошные чемпионы в роду. А у тебя уже есть жеребец – Снежное Облако. Настала пора перейти от покупок к разведению собственной породы чемпионов.

Вэл поболтал с Жюльеном о генеалогии кобылы, поторговался и в конце концов купил ее не глядя. Он недолюбливал Жюльена, однако доверял ему. О просьбе Альберта он вспомнил, лишь когда Жюльен, наполнив бокалы, чтобы обмыть сделку, провозгласил тост: «За фамильный герб Бенисона и за продление рода».

Альберту повезло, сказал Жюльен. Лучшее время для осмотра коллекции выбрать было трудно – и сестра, и мать Жюльена в отъезде, они гостят у брата Жюльена, на его плантации. Он нацарапал на клочке бумаги записку для дворецкого.

– Передайте это вашему приятелю, Вэл. Записка послужит ему пропуском.

– Жюльен, будьте другом, отправьте ее с кем-нибудь из ваших посыльных. Дело в том, что я обещал сегодня преподать лучшему ученику Пепе Лулла урок вежливости.

Жюльен вызвал секретаря и отдал распоряжения по поводу записки. Затем он отправился вместе с Вэлом на Биржевую аллею посмотреть на поединок. По его мнению, Вэл был самодовольным и напыщенным ослом, однако надо отдать ему должное – фехтовальщик он отменный.

Жюльен ошибся. Селест Сазерак и вправду гостила у брата, а его мать, Анна-Мари Сазерак, в последнюю минуту переменила планы и решила остаться. Уже несколько лет она постоянно пребывала в депрессии, и даже поездка к сыну не радовала ее. Она предпочитала полубессознательное состояние покоя, которое давали ей увеличивающиеся с каждым днем дозы опия.

Она не могла понять, что нужно в ее доме этому Альберту Ринку. Когда тот объяснил, что явился, чтобы ознакомиться с коллекцией картин ее мужа, она заметила, что муж давным-давно умер.

Альберт проявил чудеса терпения, хотя ему не терпелось увидеть затененные прямоугольные полотна на стенах. У него руки чесались дернуть за шнур, чтобы открыть шторы и впустить побольше света.

Он уже в сотый раз объяснял этой даме, кто он такой и какой запиской снабдил его ее сын, Жюльен, растолковывая цель своего визита.

Анна-Мари Сазерак пыталась сосредоточиться. В конце концов она поняла, о чем говорит этот человек.

– Ах вот что, – сказала она, – вы хотите посмотреть на полотна Фрагонара.

Альберт чуть не упал в обморок. Он и мечтать не смел увидеть здесь работы больших мастеров. Он постарался вспомнить по-французски все что мог и, потерпев неудачу, энергично закивал.

Движением руки мадам Сазерак указала на альков у камина:

– Да вот одна из них.

Альберт протянул руку к шнуру портьеры.

– Нет! – вскричала мадам Сазерак. – Не делайте этого, от света у меня болят глаза.

И вновь Альберту пришлось призвать на помощь всю свою выдержку и дар убеждения. Опустившись на колени, он взмолился и в конце концов добился своего.

К тому времени уже стемнело и свет был не столь ярким. Мадам Сазерак щурилась и моргала, однако закрывать глаза необходимости не было.

Альберт глубоко вздохнул, успокаиваясь. Затем он повернулся к окну спиной и взглянул на окружавшие его сокровища.

Вся мебель здесь была старой: дерево потускнело, а краска и позолота поблекли. Бархатная и парчовая обивка стульев и диванов повытерлась. Но от этого мебель только выигрывала – она словно светилась изнутри. Хрустальные подвески на люстре засверкали и ожили, будто обрадовавшись свету, а цветы на старинном ковре цвели, словно настоящие. Но Альберт ничего этого не замечал. Он был словно загипнотизирован, – открыв рот, он смотрел на самое великолепное полотно, которое ему когда-либо приходилось видеть.

– По-моему, вы говорили о Фрагонаре, месье. То, на что вы сейчас смотрите, – Гойя. Он никогда не принадлежал моему мужу.

– Прошу вас, мадам, пожалуйста, дайте мне полюбоваться им. – Голос Альберта дрожал от благоговейного восторга.

– Но вы сказали – Фрагонара. А сами даже не взглянули на его картины. – Она потянула Альберта за рукав. – Вон они. Идите же осмотрите их, и поскорей. Я хочу отдохнуть.

Но Альберт остался стоять, как прикованный. Он все любовался и любовался картиной, словно старался вобрать в себя каждый дюйм, внимательно изучая каждый оттенок, деталь, мазок кисти великого мастера. Пытаясь отвлечь мадам Сазерак от упорного стремления увести его к Фрагонару, он уцепился за первую попавшуюся деталь: