Наследство из Нового Орлеана

Ужин подавали во дворе, выставив на стол свечи под стеклянными колпаками. Камни, которыми был выложен двор, отдавали накопленное за день тепло и несколько смягчали свежий, холодный вечерний воздух. На заднем плане мелодично журчал фонтан. Карлос Куртенэ ворчал, что приходится ужинать так рано, но при этом улыбался. По-своему он был взволнован предстоящим дебютом Жанны не меньше, чем Берта. А ранний ужин объяснялся тем, что каждый вечер, в восьмом часу, Мари Лаво приходила убирать Жанне волосы.

– Мы попробуем разные прически, – заявила она Берте, – пока не найдем лучшую. И еще я напомажу ей волосы, чтобы лучше блестели.

Она не обходила вниманием и Берту с Мэри. Следуя ее указаниям, Берта велела сварить и охладить крепкий черный кофе. Царица вуду добавила к кофе какой-то темный порошок – «для прочности окраски, мадам»– и ополаскивала Берте голову до тех пор, пока ее седые пряди не слились с черными.

Мэри она сделала массаж, от которого у той во всем теле наступил блаженный покой. Мари Лаво окунула сильные, гибкие пальцы в баночку с густой зеленой мазью и втирала ее ей в голову до тех пор, пока мазь не впиталась. «От этого, зелль, волосы станут гуще и крепче, – тихо сказала она. – У вас мягкие волосы, как у младенца». Втирая мазь, она непрерывно что-то бормотала. Слова она выговаривала нечетко, к тому же Мэри не понимала языка.

Дни пролетали быстро, и вдруг настал вторник.

– Сегодня мы никуда не пойдем, – объявила Берта. – Жанне нужно отдохнуть. В опере она должна быть бодрой и без теней под глазами.

Мэри почувствовала облегчение. Ей было немного не по себе. Желудок бунтовал при одном упоминании о еде, и она чувствовала непонятную слабость – даже ходить было тяжело. «Должно быть, перевозбудилась», – подумала она и занялась последней незаконченной вышивкой на платье. Ей пришлось поднести платье к самим глазам – все, на что она смотрела, слегка расплывалось по краям.

Утопающая в ярком солнечном свете кухня дома на Сент-Энн-стрит благоухала специями. Огромный черный котел медленно кипел в большом очаге. От него исходили смешанные запахи нежного крабьего мяса, острой приправы и риса. За тщательно надраенным столом в самом дальнем углу Мари Лаво, напевая, толкла мраморным пестиком в мраморной ступе листья и ягоды. Она улыбалась.

Через пять дней молодая американка умрет. Снадобье действует быстрее, чем ожидалось. Улыбка Мари перешла в смех, когда она подумала о золотых монетах в тайнике под полом. Эта идиотка Сазерак заплатила в десять раз больше обычного. Мари назначила такую цену, чтобы наказать ее за то, что пошла к посреднику, а не обратилась к ней напрямую. И еще за высокомерие. Для Мари не было большего удовольствия, чем вынуждать сильных мира сего подчиняться ее высшим силам.

Убедить Куртенэ-мать нанять ее еще на неделю не составит никакого труда. Мари знала все про светские сезоны. Уже сейчас в дом на Эспланада-авеню наверняка доставлено не меньше дюжины приглашений на балы, ужины, музыкальные вечера. Дочь захочет побывать на каждом, а мать будет только рада дать дочери все, что та захочет. Крайне сомнительно, чтобы смерть подруги удержала Жанну от светских развлечений. Мари хорошо знала девиц этого типа.

Но у девчонки и вправду красивые волосы. Крепкие, мягкие, как шелк, приятные на ощупь – Мари держала их в руках. Возможно, ей предстоит укладывать их в течение всего сезона. А тем, что под волосами, нет никакой необходимости восторгаться – когда делаешь прическу.

Она не задумывалась, нравственно ли то, что она делает. Она была профессионалкой, умелой, знающей тайны растений и минералов и кое-что еще. Все это сотнями лет переходило от одной царицы вуду к ее преемнице. Люди платят за ее знания, и излечивает она куда больше народу, чем калечит. Ей было все равно. Ее тайны были источником ее могущества. А все прочее значения не имеет.

Она бережно соскребла порошок в банку со скисшим молоком и принялась мешать, пока не получилась похожая на крем масса. Закрыв банку, она тщательно вымыла ступку, пестик и ложку. Потом вымыла руки сильнодействующим мылом и жесткой щеткой, вытерла их чистейшим куском белой ткани и окунула в прозрачный раствор, который закрывает поры на коже, не давая яду попасть в кровь.

Была половина четвертого. Пора идти. Опера начинается в шесть, а дебютантка должна быть выставлена напоказ в своей ложе задолго до того, как в зале погасят свет.