Наследство Каменного короля

Кивнув Ифору на прощанье, Томас со всей кавалькадой направился по улице. Мощёная дорога при въезде в Длинную Лошадь заканчивалась; улица представляла собой просто прибитую ногами и копытами землю, по всей видимости, по весне и осени превращавшуюся в непролазную грязь. Что было совершенно необычно для деревни, пусть даже и такой большой, так это двухэтажные и даже трёхэтажные дома: даже в Хартворде таких не имелось, и это действительно давало некоторые основания называть Длинную Лошадь городом. Первые этажи таких домов, сложенные из крупного известняка, настолько глубоко уходили под землю, что для того, чтобы войти внутрь, требовалось спуститься по лестнице во внутренний дворик. Верхние этажи, все деревянные и, вероятно, от недостатка места каждый следующий по размерам больше предыдущего, нависали над улицей.

Чем ближе к площади, тем больше народа попадалось навстречу, поодиночке и в обнимку, с факелами и музыкальными инструментами, в венках, а некоторые почему-то с маленькими вениками в руках. Мужчины – в нарядных расшитых рубахах, а девушки и женщины в праздничных платьях, нередко довольно откровенных, и что особенно поразило всю компанию – всё больше и больше людей, встречавшихся им по дороге – были в расписных масках, почти полностью скрывавших лица. Дело близилось к полуночи, и весь этот веселящийся и подвыпивший люд стремился к восточным воротам.

В середине деревенской площади стоял крытый колодец, вокруг которого при свете многочисленных факелов около полутора десятков пар под зажигательные звуки волынок и инструментов, напоминавших скрипки, отплясывали что-то похожее на бранль, но в заметно более быстром темпе. Вокруг толпились зеваки, притопывающие и хлопающие в ладоши; везде сновали девицы, судя по виду, прислуга из разных таверн, с подносами, заставленными кружками с брагой и элем. Во всех домах горели окна, а двери были распахнуты настежь, причем видно было, что люди, заходящие внутрь и выходящие наружу, вовсе не обязательно являлись хозяевами этих домов. Везде танцевали, пели и пили.

Эдмунд, Гуго и Томас спешились, и повели лошадей на поводу. Гостиницу они заметили сразу: большое здание с вывеской перед входом, и главной задачей стало пробраться к нему через толпы народа. Немедленно какие-то девушки в масках, подскочив к молодым людям, водрузили им на голову цветочные венки и даже сделали попытку втянуть их в танцующий хоровод. Гуго, немедленно развеселившись и подарив на ходу пару поцелуев, клятвенно пообещал найти этих красавиц через часок.

Привязав лошадей к длинной жерди, прикрепленной к стене рядом с входом, путники помогли девушкам спешиться, и зашли в переполненную залу. В лицо им дохнуло тёплым воздухом, в котором перемешались запахи браги, пива и жареного мяса; в дальнем углу горел очаг, в котором над пылающими углями томилась насаженная на вертел половина бараньей туши; падающие капли жира с шипением разбивались о раскалённый лист железа, заменявший противень. Двое слуг по очереди медленно вращали вертел, морщась от нестерпимого жара. За столами в общей зале сидели человек тридцать, производившие невероятный шум; стук глиняных кружек, смех и нестройные песни висели в воздухе. Девушки в передниках, раскрасневшиеся от жара и постоянной беготни, обносили посетителей всё новыми порциями еды и выпивки. Одна из них, заметив новоприбывших, остановилась, и на вопрос Томаса о хозяине указала пальцем на мужчину за стойкой.

- Вам к нему, - пояснила она, пытаясь перекричать шум, - зовут его Пэдриг Гарвен. Вам комнаты нужны? Ежели подождёте немного, то проще будет разговаривать.

- Почему подождать?

- Полночь скоро, и народ весь повалит на восточные луга праздник отмечать.

Томас кивнул, и молодые люди уселись за единственный свободный стол в самом дальнем от очага углу. Спустя несколько минут перед ними появились кружки с пивом, бутыль с кисловатым вином и большое блюдо с тушёной капустой и кусками хорошо прожаренной свинины, щедро посыпанной свежей петрушкой. В этот момент народ, собравшийся в зале, бурно захлопал в ладоши; на середину залы вышли два человека, одетых в яркие плащи, сшитые из кусочков разноцветной материи, один с лютней, второй со скрипкой в руках. Старший из них, с длинными, свисавшими по обе стороны рта усами, находился уже в изрядном подпитии, второй, лет двенадцати на вид, не больше, поддерживал его под локоть. Молодцевато поклонившись, они без лишних проволочек под хлопанье, притопывание и одобрительные выкрики собравшихся затянули залихватскую песню:

Ночь Аонгуса грядёт,

А дни погожи и светлы,

Радуйтесь и веселитесь

О, юноши и девушки!

Щекот соловьиный

По миру разносится,

Сладкою истомою

В сердце ко мне просится.

Ты всех девушек милее,

О, желанная!

Ты — лилей лилея,

О, благоуханная!

Ах, я словно сад цветущий!