Наследство Карны

Однажды Карна дома у Биргит показала ей, что, если приставить друг к другу большие и указательные пальцы и посмотреть через них на окно, чуть-чуть согнув внутрь большие пальцы, получится перевернутое сердечко. Биргит это понравилось, и она поинтересовалась, кто научил Карну складывать такое сердечко.

Неожиданно в сердечке Карны возник человек, окруженный солнечным сиянием. Появился и пропал. От удивления она не успела с ним поздороваться. Зато Биргит успела. Через мгновение Педер Олаисен был уже далеко.

— Он был в твоем сердечке! — восхищенно воскликнула Биргит.

— Он решил, что ты смеешься над ним, — сказала ее мать.

И тут же принялась рассказывать, что Педер соблазняет девушек. Они так и липнут к нему, потому что он хорошо танцует. Если бы он довольствовался одной, еще куда ни шло. А так — стыд и позор!

Она строго посмотрела на Карну и Биргит и перекрестилась. Но она быстро забыла о своих словах. Человек, который учился в Трондхейме, не мог быть простым шалопаем. Педеру было двадцать пять лет, однако выглядел он на восемнадцать. И глаза у него были какие-то странные.

— У всех, кто рано остается без матери, такие глаза. Бедняга Педер… — заключила мать Биргит.

Но полагаться на этого «беднягу» все-таки не следовало.

Дома Карна подошла к зеркалу. Ей хотелось узнать, видно ли по ее глазам, что она тоже «бедняга». Странным в ее глазах был только их разный цвет. Но ничто не говорило о том, что она рано лишилась матери.

После уроков она спросила у Анны:

— Можно ли по глазам человека понять, что он рано лишился матери?

Анна никогда не задумывалась над этим. Однако она не засмеялась. Только внимательно посмотрела Карне в глаза. Потом отрицательно покачала головой.

— Почему ты об этом спросила?

— Мать Биргит говорит, что у Педера Олаисена глаза беззащитные, потому что он рано остался без матери.

— Может, в этом что-то и есть, — согласилась Анна.

— У меня есть ты, поэтому по мне этого не видно.

Анна улыбнулась и поблагодарила за доверие. Хотя и считала, что, наверное, она не очень хорошая мать.

Карна даже испугалась:

— Зачем ты так говоришь? Что с нами было бы без тебя? И с папой, и со мной? И кто бы тогда научил меня играть на пианино?

— А помнишь, ты первое время звала меня Ханной?

Карна покраснела. Повеяло опасностью.

— Я не различала ваших имен, — пробормотала она.

— Может, тебе была нужна такая мать, как Ханна?

— Нет-нет! Ты не должна так думать! Слышишь! Я…

Она уткнулась в тетрадь — у нее был ужасный почерк.

Потом, когда они пили заслуженный, по словам Анны, шоколад, Анна спросила:

— А ты знаешь этого Педера?

Карна замотала головой.

Потом сказала, что когда она, еще маленькой, была с бабушкой на верфи, то приняла измазанного Педера за негра. Анна засмеялась.

Карне стало жарко.

— Но я его совсем не знаю! — быстро сказала она.

— Педер — очень симпатичный молодой человек. Мы с Вениамином познакомились с ним у Дины, он был там вместе с Ханной и Вилфредом. Конечно, Вилфред ярче брата и затмевает его. Но он вообще всех затмевает.

— Почему?

— Такой он человек, этот Вилфред. Ему нужно получить все. Спроси у Дины. Она лучше разбирается в таких вещах. — Анна улыбнулась.

— О чем вы разговаривали?

Анна задумалась.

— Дина и мужчины, кажется, говорили о верфи и слипе. И о вложении капитала в Страндстедет, как это называет управляющий банком. А Педера Олаисена больше интересовали Копенгаген и Берлин. Он говорил, что хочет поездить по миру и еще поучиться. Только сначала он должен скопить немного денег. Но Олаисен и слышать об этом не хочет, ему брат нужен на верфи.

— А это решает Олаисен?

— Не думаю.

— Но ведь Педера уже долго здесь не было, — заметила Карна.

— Человек не может сидеть в Страндстедете, если хочет чего-то добиться в жизни.

Карна не поняла, кого Анна имела в виду — Педера Олаисена или самое Карну, — но спросить не решилась. Она не была уверена, что ей хочется чего-то добиться в жизни, ей было достаточно и того, что есть.

На другой день Карна сидела в покоях у бабушки и ела подсунутую ей бабушкой «взятку». Чернослив, изюм, сушеные яблоки, сладкий миндаль и инжир.

— Это от Юна Евера? — спросила Карна.

— Нет, на этот раз от Уле Гундерсена. — Бабушка уже перестала есть и закурила. Глядя на Карну сквозь дым, она посасывала сигару. Зажатая в зубах сигара перемещалась из одного угла рта в другой. Потом она бабушке надоела, и бабушка вынула ее изо рта.

— Мать Биргит говорит, что по глазам человека видно, была у него мать или нет.

Карна терпеливо дожидалась ответа. Она привыкла к тому, что некоторые ответы требуют времени.

— Не знаю. Может, и видно. То, что у человека на душе, так или иначе обязательно, проявляется. Возможно, это видно и по глазам. Но, думаю, это больше зависит от того, что человек собой представляет, чем от того, была ли у него мать. Она имела в виду тебя?

— Нет. Педера Олаисена.

— А-а, Педера… — Казалось, бабушка думает о чем-то другом.

— Ты заметила это?

— Не знаю. — Бабушка положила сигару на блюдо с пирожными. — Педер — надежный человек. Но если ты говоришь, что по его глазам видно…

— Не я, а мать Биргит! — У Карны запылало лицо.