Наследство Карны

— По-моему, неправильно пытаться делить чувства на порции в зависимости от обстоятельств, как делаете вы с Диной. Вы всегда подсчитываете выигрыш и проигрыш. Ты тоже, Вениамин! Предусматриваешь и выгоду, и пользу. От меня могла быть польза, к тому же я приехала по своей воле. Поэтому ты женился на мне. Но любовь — это дар, Вениамин Грёнэльв! И его нужно беречь. Она может прийти и поздно, и рано. Но ее не понять людям, которые все делят на порции, как для заключенных. Она дает силу тем немногим, кто умеет все отдавать и все принимать. Поэтому я оказалась среди чужих. Из-за любви. В последние годы ты отпускал мне любовь небольшими порциями. Как было удобно доктору Грёнэльву. А теперь и председателю. Спасибо тебе. Но любовь стоила того! Годы, недели, дни! За любовь платят одиночеством!

Папино лицо было как чистая страница блокнота.

Карне захотелось уйти. Куда угодно.

Она повернулась к двери и увидела бабушку. Подбежав к ней, она спрятала лицо у нее на груди.

Тишина. Она слышала только, как у бабушки бьется сердце.

— Молодец, Анна! — сказала наконец бабушка и положила руку на голову Карны.

Ей никто не ответил.

— Я понимаю, Анна, что это касается только вас с Вениамином, хотя ты говорила про всю семью. Мне стало любопытно, и я вошла. Прости, но мне было полезно послушать тебя…

Анна поникла, словно из нее выпустили воздух, но тут же снова выпрямилась.

— Должна сказать, что твои слова задели меня. За себя надо отвечать, Вениамин. — Голос у бабушки был спокоен, не то что сердце. Оно громко стучало под щекой Карны.

Анна отошла к окну. Папа остался один посреди комнаты. Он не пошевелился с тех пор, как Анна начала говорить.

Бабушка переводила взгляд с него на Анну и обратно.

— Мне сейчас нужен большой бокал портвейна. Или лучше докторского рома. Ваша гора меня доконала. Будь мне двадцать пять, я бы купила себе верховую лошадь, чтобы только не мучить ноги, поднимаясь к дому доктора. Но в моем возрасте я предпочитаю ходить пешком, нежели объезжать лошадь.

Папа очнулся. Он подошел к шкафу, достал графин и рюмки. Наливая, уронил одну рюмку на пол.

Отступив на шаг, он долго смотрел на осколки. Потом отставил графин, забыв, по-видимому, что собирался сделать.

Карна отпустила бабушку и подошла к нему. Он ее не заметил. Она наполнила две оставшиеся рюмки. Открыла шкаф, достала и наполнила третью рюмку.

Все по-прежнему молчали.

Карна протянула папе рюмку, он принял ее, не глядя на Карну. Потом она подошла к окну, где стояла Анна, и к бабушке. Дала рюмки и им. Хорошо, когда знаешь, что нужно делать.

Но пить, по-видимому, никто не собирался. Тогда она решила положить этому конец. Она встала рядом с папой, сложила на животе руки и сказала:

— За ваше здоровье!

Дина выбросила из конторы мебель Олаисена и заменила ее новой. Сделала двойную дверь, чтобы заглушить шум верфи. Повесила новые занавески. И переехала в контору. Она повелевала. Приказывала. Проверяла. Сразу отменила два прежних распоряжения.

Мужчины и раньше снимали перед ней шапки, так было всегда. Но когда они начали ей кланяться, она выбранила их и велела продолжать работу.

— Кто не может поздороваться, не отрываясь от работы, пусть лучше вовсе не здоровается, — сказала она.

Они боялись ее больше, чем Олаисена, которого приветствовали, точно оловянные солдатики. В шесть утра в понедельник, минута в минуту, Дина приходила на верфь, вызывала к себе мастера и подробно расспрашивала его обо всем.

К полудню она оставляла их в покое, но они слышали, как она работает в конторе.

Она приобрела крутящееся кресло. Такого здесь еще не видели и хотели бы испробовать, но не смели подняться в контору без ее вызова, а тогда она сама сидела в кресле.

Олаисена больше заботил его костюм, чем обстановка конторы. Фру Дина умела позаботиться сразу обо всем. Она и для рабочих приобрела хороший стол и удобные стулья, чтобы они могли есть по-человечески. До сих пор они располагались обедать на ящиках или кому где вздумается.

По субботам она угощала их так называемой «стапельной стопочкой». И сама выпивала вместе с ними. После рабочего дня.

— Я не оплачиваю то время, когда вы пьете, — говорила она.

Им было странно получать распоряжения от женщины. В этом было что-то противоестественное. Но выбора у них не было.

Однажды мастер сказал ей, что при Олаисене они закрывали наряды только в конце недели. Такой был порядок.

Дина похлопала его по плечу:

— Если хочешь, можешь соблюдать порядки Олаисена… когда начнешь работать у него. Но тогда нам на верфи понадобится новый мастер!

— Черт бы тебя побрал! — буркнул мастер, когда она ушла.

Но никогда больше не говорил о порядках, которых придерживались у Олаисена.

Они не совсем понимали ее. Но что-то говорило им, что она понимает их.

Она приказала мыть полы не один раз в неделю, а каждый день. Одни рабочие посмеивались, другие чертыхались. Но через две недели все заметили разницу. Теперь им было легко дышать каждый день, а не только по понедельникам.