Наследство Карны

Я получила письмо от инспектора, копия которого, полагаю, имеется и у вас. Он возражает против того, чтобы моя падчерица Карна присутствовала на школьных занятиях. Должна сообщить, что Карна хорошо ведет себя на уроках, умеет читать, считать и прекрасно поет, весной ей исполнится семь лет. Свой запрет инспектор объясняет тем, что иногда у Карны бывают припадки эпилепсии.

Буду кратка: я не намерена подчиняться требованию инспектора!

Но мне бы хотелось, чтобы Школьный комитет обратил внимание на то, как инспектор исполняет возложенные на него обязанности.

Несмотря на мои неоднократные требования, инспектор до сих пор не потребовал от приемных родителей Оскара Педерсена, чтобы они посылали мальчика в школу в целой одежде и давали бы ему с собой достаточно еды. Целых три недели перед Рождеством он ходил в одном и том же платье, которое ни разу не стиралось. У него не было с собой почти никакой еды, что ставило мальчика в трудное положение перед другими детьми. Видя, что я кормлю мальчика, они называли его нищим попрошайкой.

Мальчик часто пропускал занятия и оправдывался тем, что у него не было обуви, еды или его некому было привезти в школу. Между тем на покрытие этих расходов приемные родители получают деньги от комитета по делам неимущих.

В подобных случаях инспектор проявляет полную неспособность защищать интересы детей, о чем я неоднократно напоминала ему. С другой стороны, я считаю тревогу инспектора по поводу того, что эпилептические припадки моей падчерицы могут принести другим детям вред, совершенно необоснованной.

Что же касается жалобы инспектора на то, что я преподаю на датском, а не на родном языке детей и что я не мужчина, должна напомнить Школьному комитету, что человек, занимающий в настоящее время пост школьного учителя, хоть и мужчина, но в семинарии не учился. Его знания не превосходят знаний любого человека, которого пастор готовил к конфирмации. К тому же он финского происхождения, и его норвежский язык не более понятен детям, чем мой датский.

Я прошу уважаемый комитет еще раз ознакомиться с моими рекомендациями и тщательнейшим образом проверить мой датский язык. А также посетить мои занятия.

Теперь о Катехизисе, «Объяснениях» Понтоппидана и «Библейской истории» Хершлеба. Вынуждена сказать, что некоторые из моих учеников не в состоянии выучить все это наизусть. Отчасти потому, что они слишком редко посещают школу, отчасти потому, что их дома чересчур загружают работой, и, наконец, по причине плохого питания и отсутствия у них необходимой одежды.

Кроме того, смею утверждать: если дома ребенок не находит любви, а также понимания, что ему необходим отдых и покой, научить его чему-либо просто невозможно.

И учитель, даже если это женщина, не может нести за это ответственности.

Ученик, который так боится учителя или его линейки, что не в состоянии произнести ни слова, не читая их по книжке, приобретает не знания, а страх. А это куда хуже, чем оказаться свидетелем припадка эпилепсии у маленькой девочки.

И наконец беру на себя смелость напомнить Школьному комитету, что я дважды имела причины жаловаться на то, что вышеназванный инспектор не позаботился обеспечить меня транспортом, когда мне предстояло ехать преподавать в округ. Однажды мне пришлось три часа идти по глубокому снегу, чтобы попасть в усадьбу, где я должна была вести занятия. Когда же я добралась до места, оказалось, что мой сундучок с необходимыми пособиями туда не доставили, и у меня не было ничего, кроме сборника псалмов и грифеля.

Я пожаловалась на это инспектору, но он счел возможным оправдаться плохой погодой. Тогда я разрешила себе напомнить ему, что он находится в Нурланде и что даже в Дании небольшое волнение на море не считается плохой погодой. И могу повторить ему это в любое время в присутствии уважаемого Школьного комитета.

Итак: Первое. Я не собираюсь подчиняться требованиям школьного инспектора. Второе. Пользуюсь случаем пожаловаться, что инспектор не выполняет возложенных на него обязанностей. Третье. Если Школьный комитет по этой причине снимет меня с работы, это не улучшит участь детей, но, несомненно, доставит радость инспектору.

С глубоким уважением, Анна Грёнэльв».

— Что скажешь? — спросила Анна.

— Я горжусь тобой! Отправь это письмо.

Андерс никуда не уехал, хотя он и умер. Анна ежедневно говорила о нем. Словно взяла на себя труд поставить преграду забвению.

Вениамин заметил, что это облегчало жизнь.

После Рождества Анна получила неожиданное письмо. Ее мать сообщала, что они с профессором собираются весной навестить их в Рейнснесе.

Вениамин решил, что это известие должно обрадовать Анну, но несколько дней она была рассеянна и молчалива.

Вернувшись из Страндстедета и найдя Анну в прежнем настроении, он решил, что она опасается, что ремонт не успеют закончить до их приезда. Или что они чем-нибудь не угодят ее родителям.

— Господи, неужели ты и в самом деле так думаешь? — Анна даже испугалась.

— Так в чем же дело?