Наследство мага

После пира Шарби встал очень поздно и пошел в лавку, которую присмотрел заранее. Там он купил новую одежду, лучше подходящую для его занятия: менее заметную куртку, расстегивающуюся сверху донизу, а не как его рубаха, только у ворота. На куртке было множество карманов, снаружи и внутри. Новые брюки были шире и чуть короче, чтобы ненароком не наступить на штанину; ботинки он купил из мягкой кожи. С этим всем добром, обошедшимся ему в четыре аура, он пошел в баню, заплатил за ванну четыре с половиной аура, вымылся и переоделся. Ванна оказалась намного хуже, чем у Мастер-Лорда: и меньше, и вода сама не текла. Чтобы облиться приходилось смешивать в тазу кипяток из чана и холодную воду. Туалет, правда, был в точности такой же, с удобным сиденьем и смывом. Довольный и чистый Шарби вернулся к Вейвару и уложил мешок со старой одеждой в угол.

Дни потекли один за другим… Шарби часто ходил на дело, сначала просто как помощник, потом уже в качестве полноценного вора-взломщика. Он самостоятельно находил места для закладок инструментов, отслеживал маршруты движения стражников, следил за намеченными домами. Он научился вскрывать любые замки, открывать двери и окна, не оставляя следов, и даже взламывать укрепленные железом шкафы. Вейвар постепенно перестал его учить и редко появлялся в «Приюте Моряка» — разве что взять у Шарби деньги — четыре аргента за день. При такой жизни одежда у Шарби часто рвалась, и он без сожалений выкидывал ее, покупая новую. Когда, один раз, он решил одеть старую одежду, купленную Менсой, он был чрезвычайно удивлен тем, что она оказалась ему сильно мала: он хорошо ел, работал физически и вырос незаметно для себя. Но выкинуть ее не смог, чувствуя к ней какую-то странную привязанность. Он часто ходил в «Розовую жемчужину», постоянно мылся. Иногда у него сосредотачивалось много денег, иногда он не получал почти ничего, но, все же, количество золота в отдельном мешке все увеличивалось. Он несколько раз встречался на улицах с магами и разобрался в своем чувстве магической Силы. Ему начали сниться сны: о взломе, о кражах, о тяжелой работе и наказаниях. Но, иногда, во сне он оказывался в кабинете Мастер-Лорда…

Поздняя весна давно сменилась летом, затем прошло и лето, уступив место осени, наконец, туманная и сырая осень начала клониться к прохладной и дождливой зиме. Однажды поздно вечером Вейвар пришел не один и с порога сказал Шарби:

— Я хочу познакомить вас.

Шарби осторожно посмотрел на довольно высокую, худую, жилистую девушку. Спереди ее темные волосы были коротко подстрижены, а сзади — убраны в не очень длинный хвост. Одета она была средне между мужским и женским: темная блузка, штаны и женские маленькие сапожки. Девушка высокомерно посмотрела на Шарби.

— Мне? С ним?

— Шарби, это Харсела. Ее еще называют «Харси-Киска».

Девушка резко повернулась к Вейвару.

— Ты, я не люблю, когда меня так называют, слышишь?

— Видишь, Шарби, еще никому не удалось ее погладить: царапается, — невозмутимо продолжил Вейвар, не обращая внимания на вспыхнувшие щеки девушки.

— Мы будем работать вместе? — осведомился Шарби.

— Нет! — отрезала девушка.

— Да, Киска, да. Другого напарника у меня для тебя нет. Не нравится — иди одна, — Вейвар откровенно насмехался над ней.

— Ладно… Эй, ты, как там тебя, ты хоть отмычку в руке держал?

— Меня зовут Шарбоин. Что ты сказала, Харси-Киска?

Девушка рысью метнулась к Шарби; он схватил со стола рабочий нож Вейвара.

— Ты, что, глухой? Мне не нравится, когда меня так зовут!

Шарби решил идти до конца.

— Меня зовут Шарбоин. Что ты сказала, Харси-Киска?

Девушка неожиданно рассмеялась.

— А ты смелый и упрямый, Шарбоин. Вейвар, мы будем работать вместе!

— Ну так выметайтесь оба. А ты, Шарби, сначала положи нож на место. И, если Киска выцарапает тебе глаза, сам будешь виноват: давно было пора свой завести.

— Вот еще, — фыркнула Харсела через плечо, выходя из комнаты.

— Сколько тебе лет, Шарбоин? — спросила она в коридоре.

— Примерно десять с половиной. Можешь звать меня Шарби, я не обижусь.

— А ты меня — Харси. Назовешь «киской» — уши оторву!

— Не назову, — искренне ответил Шарби.

Он не раз видел, как люди страдали от оскорбительных или унизительных прозвищ.

— Родители-то знают, чем ты занимаешься?

— Я не знаю своих родителей.

— Значит, повезло. Хотела бы я так говорить! Мои все еще никак не подохнут, чтоб их разорвало!

— Почему? — удивился Шарби.

— А что я видела от этих пьянчуг, кроме колотушек?

— Рабом тоже быть несладко, — возразил Шарби.

— А, ну, значит мы стоим друг друга. Ты беглый, что ли?

— Нет, меня освободили. Я вернусь к нему, когда Вейвар меня отпустит.