Наследство последнего императора. 1-я книга (I)

Трефолев никогда не был монархистом и вообще при случае подчёркивал на людях, что политика так от него далека и так же не интересна, как невидимые спутники планеты Нептун. Но когда он в один из дней обнаружил на своём столе в каюте очередной номер «Пулемёта», захватанный и затёртый, – Трефолева охватило омерзение. В журнале была напечатана большая цветная литография, на которой мерзавец—художник изобразил царицу с Гришкой Распутиным в таком ракурсе, какого каперанг не видел даже на порнографических карточках, запрещённых в России, но открыто продававшихся в Париже. Журнал Трефолев выбросил в иллюминатор и тотчас же тщательно вымыл руки. И удивился, почувствовав, что ему стало немного жаль императора, императрицу, его детей, которых сегодня не обливал помоями только ленивый. «Интересно, – подумал он, – кто это пытается меня распропагандировать? Голохвостов подсунул, кроме него некому! Благодарит за то, что спас его от трибунала…»

К шести часам утра погрузка закончилась. Трефолев получил от англичан акты передачи и накладные, тщательно их проверил и приказал старшему офицеру Корневу зашить бумаги в клеёнку и залить парафином. Попрощался с англичанами, вернулся на корабль. Пакет он положил себе за пазуху. Своему сейфу Трефолев решил не доверять.

«Дерзкий» и «Резвый» стремительно двинулись курсом зюйд—ост, потом вышли на ост и скоро скрылись за горизонтом. Королевские дредноуты медленно развернулись на вест. И в то время, когда «Гамильтон» и «Сент Джордж» уже приближались к устью Темзы, русские корабли вышли из пролива Зунд и двинулись дальше, идя параллельно друг другу. Это обстоятельство оказалось роковым. Три немецких подлодки внезапно всплыли по правому борту «Резвого», три – по левому борту «Дерзкого». Германцы открыли почти одновременно огонь из наличных торпедных аппаратов, бортовых пушек и пулемётов.

От первого же торпедного залпа корпус «Резвого» сразу переломился пополам. Из глубины разлома в небо хлынули столбы огня, дыма и кипятка из всех котлов. Стали рваться мины и снаряды. В считанные секунды «Резвый» со всем экипажем ушёл под воду. Никто не выплыл живым.

«Дерзкому» продержался больше: сначала германские торпеды прошили насквозь его носовую часть на уровне ватерлинии, и корабль на полном ходу стал зарываться в воду, но не тонул. Немцам пришлось добивать «Дерзкого» ещё целых полчаса. Когда контрминоносец ушёл под воду, представители цивилизованной и высококультурной германской нации принялись расстреливать русских, барахтающихся в воде. Немецкие моряки развлекались. На палубы лодок высыпали экипажи и стреляли по тонущим из револьверов, из карабинов, как по мишеням в тире. Тут же заключались пари, огорчались проигравшие и ликовали победители. «Японцы, конечно, варвары, – успел подумать каперанг Трефолев прежде, чем потерял сознание. – Они не расстреливали нас под Цусимой, а спасали. И с уважением салютовали нам, своим врагам…»

Он последним из команды надел спасательный пробковый бушлат. При других обстоятельствах он, по обычаю русских военных моряков, предпочёл бы остаться без спасательного плавсредства на корабле. Но сейчас у него на груди лежал залитый парафином пакет, который нельзя отправлять на дно. И ещё Трефолев подумал: «Это была засада… Измена… Кто предал? Императрица?.. Распутин?..» – и потерял сознание, контуженный немецкой пулей, которая ударила его в висок по касательной. Немцы стрелять в него больше не стали, решив, что он уже мёртв.

Капитан Трефолев не знал и знать не мог, сколько часов он провёл в воде, когда к его щеке прикоснулось что—то твёрдое и холодное. Потом груди коснулся острый крюк рыбацкого багра, зацепил его за китель, подтянул каперанга к шершавому борту шлюпки.

Каперанг с трудом открыл глаза. Сквозь мутную пелену он увидел, что на него глядят, перегнувшись через просмолённый борт баркаса, двое. Один – пожилой, рыжебородый, на голове жёлтая зюйдвестка, одет в непромокаемый плащ – такие носят английские и шведские рыбаки. Рядом с ним на капитана глядел во все глаза мальчик лет одиннадцати в такой же зюйдвестке, но маленькой, и в таком же непромокаемом плаще, который был ему велик.

– Who are you?2 – спросил рыбак.

– I’m Russian sailor. Help me3… – с трудом выдавил из себя Трефолев.

3. Ельцин убивает лошадь

СКВОЗЬ СОН президент Ельцин почувствовал, как по его ногам потекло что—то тёплое и приятное. Потом что—то произошло с брюками. В них стало почему—то холодно. Ощущение комфорта и приятности пропало, сменившись раздражением. И ему захотелось брюки немедленно снять.

С трудом президент разлепил веки, сел и огляделся. Вокруг него стояла тишина. Сначала Ельцин не понял, где находится. Потом догадался: «Ага, самолёт. Я в самолёте. Моторы заглушены. Стало быть, приехали».