Наследство разрушительницы

– По чужому паспорту? – понял Говорухин.

– По чужому паспорту, – кивнул профессор.

– А в аэропорту одновременно с вашим сыном она оказалась, конечно, совершенно случайно…

– Она собиралась лететь домой. К уда-то на Алтай. Но мой сын уговорил ее лететь в Израиль, – проговорил профессор упавшим голосом, понимая, что собеседник не верит ни одному его слову.

Говорухин не ответил. Он прошелся по комнате, рассмотрел картины на стенах, бережно прикоснулся к старинным часам, стоящим на каминной полке. Вернулся к дивану и встал перед профессором.

– Анатолий Георгиевич, почему вы не хотите рассказать мне правду? Вы ведь знаете ее секрет. Я это понял сразу, как только задал вопрос. Вы начали обдумывать ситуацию. Сказать – не сказать. Вы не умеете лгать, и глаза ваши рассказали мне все. Вы знаете, в чем состоит ее секрет. И без этой информации мы отсюда не уйдем.

– Я вам больше ничего не скажу.

– Анатолий Георгиевич, не стройте из себя героя, – чистые глаза Говорухина смотрели насмешливо. – Мне не хочется говорить о таких неприятных вещах, как утюг на животе. Сейчас все-таки не девяносто третий год. И вроде бы до такого уже давно никто не опускается. Но если понадобится, мы прибегнем и к этому методу.

Профессор вздрогнул. Он подумал, что в конце концов скажет этим людям все. Утюга на животе он просто не выдержит.

– Делайте, что считаете нужным, – гордо сказал он.

– Почему вы упорствуете, профессор? – Говорухин продолжал говорить мягким и, как ему казалось, убедительным тоном. Это дело никак не касается вас. Эта женщина не имеет никакого отношения к вам. Тайна, которая стала вам известна, – не ваша тайна. Почему бы не закончить это дело миром?

Сказать? Или нет? Если бы он был уверен, что они не убьют Игоря. Но кто может дать ему такую уверенность? Никто.

– Нет никакой тайны, – упрямо проговорил профессор. – И я просто не понимаю, чего вы от меня хотите.

Говорухин качнулся с носка на пятку.

– Значит, миром мы это дело не закончим, – задумчиво проговорил он. – Хорошо. Тогда позвольте откланяться. Дальнейший разговор представляется мне совершенно излишней потерей времени.

«Неужели они сейчас уйдут, – не поверил профессор своим ушам. – Похоже, уйдут и дадут ему время на обдумывание». Значит, у него будет возможность все взвесить и принять меры.

– Я ухожу, – подтвердил свои намерения Говорухин, – потому что не люблю ни наблюдать за физическим воздействием, ни, тем более, участвовать в нем. Но я оставляю вас с моими коллегами, – он бросил быстрый взгляд на двух парней, стоящих у окон. – Они объяснят вам всю нелепость вашего сопротивления. Если их объяснения покажутся вам убедительными, и вы решите заговорить, ребята свяжутся со мной. Ну вот, собственно, и все.

Говорухин сделал несколько шагов к двери, охранники – за ним. У выхода в коридор он остановился и обратился к тем, кого оставлял в квартире, говоря громко, так, чтобы слышал профессор.

– Он знает то, что мне нужно. И вы должны вытрясти из него эту информацию. Делайте, что считаете нужным, но не переусердствуйте. В се-таки, пожилой человек, профессор.

Парни переглянулись и почти синхронно кивнули. Говорухин бросил на профессора прощальный взгляд. Парусников судорожно вздохнул, словно хотел что-то сказать, но лишь махнул рукой.

* * *

Ада стояла за деревом уже четверть часа. Она не сводила напряженного взгляда с двух «джипов» с потушенными фарами, с третьего подъезда дома 63 и с тех окон на втором этаже, в которых вспыхнул свет после того, как Говорухин со своими гориллами вошел в подъезд. Ада не сомневалась, что эти два окна находились в квартире Парусникова, и ломала голову, что могло понадобиться от профессора в такой поздний час Михаилу Семеновичу Иваненко и его верной тени. Несколько раз она порывалась подойти к «джипам» и завести беседу с водителями, но отказывалась от этой мысли. Водители, скорее всего, ничего не знают. А если знают, то не скажут. А вот опознать в ней подругу Арины Розовой, врага номер один их босса, вполне могут.

Стрелки часов показывали без десяти два, когда дверь подъезда открылась и появились Говорухин с тремя парнями. Парни сели в один «джип», Говорухин – в другой, и машины медленно поехали к воротам.

«Вошли шестеро, вышли четверо, – сообразила Ада. – Двое остались у профессора. Но сам Говорухин не остался. Почему? И кто теперь эти двое? Охрана? Или конвой? Похоже на последнее».

Теперь надо решать, что делать. Самое простое решение – сесть в машину и отправиться домой, отложив беседу с профессором до утра. Какое ей дело до шашней Парусникова и людей Иваненко? Но какое-то внутреннее чувство подсказывало Аде, что это решение, хоть и самое простое, но далеко не самое верное.

Она проводила глазами удаляющиеся тормозные огоньки «джипов», осторожно пересекла двор и потянула дверь подъезда. Дверь поддалась, и Ада вошла в внутрь. Она не стала пользоваться лифтом, легко взбежала на второй этаж. Включила свет и сразу увидела табличку: «Профессор Парусников А. Г.» на одной из дверей. Ада прижалась к двери ухом. Из квартиры не доносилось ни звука.