Наследство рода Болейн

Озираюсь вокруг. Комната пуста. Обычно здесь полно фрейлин. Куда все подевались? Шляются где-то, ленивые девчонки. Я и сама не лучше, но сейчас мне действительно нужна помощь. Что делать с этой совершенно излишней откровенностью? А вокруг никого.

— О! — Ну что тут скажешь?

— Только это — поцелуй на ночь, поцелуй утром.

Киваю. Где эти лентяйки?

— И все, — повторяет королева, словно я совсем дура, не могу понять, какую убийственную тайну она мне доверила.

Снова киваю. Боже, пусть хоть кто-нибудь придет. Кто угодно. Я даже Анне Бассет буду рада.

— Больше у него не получается, — режет она напрямик.

На ее щеках выступает румянец. Господи, она краснеет от смущения. Как же мне ее жалко, я даже забываю, в какое неловкое положение попала сама. Ей так же неудобно рассказывать, как мне слушать. Ей, наверно, даже хуже, раз она вообще решилась заговорить — муж ее не хочет, она не знает, что делать. Такая застенчивая, такая скромница! Бог знает, как ей помочь. Я, во всяком случае, понятия не имею.

Щеки красные, в глазах стоят слезы. Бедняжка! Да, не повезло — муж старик, да еще и немощный. Отвратительно! Слава богу, я сама выбираю возлюбленных. Фрэнсис молод, кожа у него гладкая, как у младенца, а уж пылок — всю ночь глаз не сомкнешь. Но ей-то приходится иметь дело со стариком, надо найти способ ему помочь.

— А вы его целуете?

— Нет.

— О…

Я провожу рукой по воздуху, слегка сжимая кулак на уровне бедра. Она отлично понимает, что я имею в виду.

— Нет! — возмущенно протестует королева. — Боже избави, нет!

— Так попробуйте, — говорю я напрямик. — Не гасите свечу, пусть он вас видит. Встаньте с постели и раздевайтесь.

Пытаюсь жестами показать, как спустить сорочку с плеч, как обнажить грудь. Отворачиваюсь, улыбаюсь через плечо, выгибаюсь, продолжая улыбаться. Перед этим ни один мужчина не устоит.

— Прекрати, так нехорошо.

— Очень даже хорошо. Надо сделать дело. Надо ребенка.

Она поворачивает голову то в одну, то в другую сторону, словно зверек, попавший в капкан, и жалобно повторяет:

— Надо ребенка.

Жестами показываю — надо сбросить рубашку. Поглаживаю грудь, рука спускается ниже, на моем лице гримаса наслаждения.

— Вот так. Попробуйте. Пусть он видит.

— Не могу, — говорит она серьезно и очень печально. — Екатерина, я не могу делать такое.

— Почему? Если это поможет? Надо же помочь королю.

— Слишком по-французски, — вздыхает королева. — Слишком по-французски.

АННА

Хэмптон-Корт, март 1540 года

Двор переезжает из Уайтхолла в другую королевскую резиденцию, Хэмптон-Корт. Мне никто ничего не объяснил, но я надеюсь увидеть просто большой деревенский дом, где мы заживем попроще. Уайтхолл в Лондоне — это целый город в городе. Так легко заблудиться! Если меня не сопровождает кто-нибудь из придворных дам, я тут же теряюсь, порой по два раза на дню. Постоянный шум, люди снуют туда-сюда, торгуются, ссорятся, музыканты репетируют, торговцы выкрикивают цену товаров, разносчики продают что-то служанкам. Словом, деревня, полная людей, которым нечего делать, только болтать, распускать слухи и ввязываться в неприятности.

Роскошные гобелены, ковры, музыкальные инструменты, драгоценности, тарелки, стаканы и кровати — все запаковано и отправлено на повозках. В день нашего отъезда весь город приходит в движение. Лошади оседланы, соколы размещены по особым тележкам, каждый на отдельном шесте, защищенном щитом из ивовых прутьев, птицы вертят туда и сюда головками в колпачках. Перья на колпачках качаются, словно на рыцарских шлемах. Смотрю на них и думаю — я так же слепа и беспомощна.

И я родилась, чтобы быть свободной, а здесь мы пленники желаний короля, покорно ждем приказаний.

Егеря привели собак, псы носятся по внутреннему двору, кувыркаются, возбужденно лают. Знатные семейства тоже собрались, приказали слугам приготовить их собственных коней, повозки для поклажи, и вот, рано утром, мы выступаем, словно небольшая армия, через Уайтхоллские ворота, а затем — вдоль реки в Хэмптон-Корт.

Слава богу, хоть сегодня король в хорошем настроении. Он решил ехать рядом со мной и придворными дамами, хочет рассказать о местах, которые мы будем проезжать. Я больше не путешествую в паланкине, как в первые дни, теперь я могу скакать верхом. У меня новое платье для верховой езды с длинной юбкой, заложенной с боков складками, — так удобнее сидеть в седле. Я отнюдь не ловкая наездница, ведь меня никогда толком не учили. Брат разрешал нам с Амелией кататься только на самых толстых, смирных лошадках из его маленькой конюшни, а король был тате добр, что подарил мне собственную лошадь — прелестную кобылку с ровной поступью. Я тронула ее пяткой, и она поскакала галопом, я от страха вцепилась в поводья, и она любезно перешла на шаг. Я сразу полюбила ее — за послушание, за то, как она помогает скрывать страх перед этим не знающим страха двором.