Наследство рода Болейн

Зато за мной наблюдает дядюшка Говард. Пристальный взгляд черных глаз, не разберешь, сердится или нет.

Может, надо было все-таки сделать реверанс? Но герцог кивает мне одобрительно и заговаривает с соседом справа.

Просто удивительно, до чего стар этот двор, да и сам король настоящий старец. Почему-то я всегда думала — придворные все молоды, прекрасны и веселы, а тут сплошная древность. Не могут они быть друзьями короля, хотя и ему уже под пятьдесят. Его лучший друг, Карл Брендон, само обаяние и очарование, как мне рассказывали, совершенно выжил из ума, и немудрено, в пятьдесят-то лет. Герцогиня-бабушка всегда говорила о короле, словно он юный принц, ведь она помнит его с детства. Вот почему у меня все перепуталось. Она забыла, как много лет с тех пор прошло. Наверно, бабушка считает — они и сейчас молоды. Когда она упоминает королеву, то всегда имеет в виду королеву Екатерину Арагонскую, а не королеву Джейн, даже не леди Анну Болейн. Она просто позабыла всех королев, кроме Екатерины, так ее испугаю падение племянницы Анны Болейн. О ней бабушка даже не упоминает, разве что стращает непослушных девчонок вроде меня.

Только раньше было по-другому. Когда я впервые появилась в Хоршеме, бабушка то и дело повторяла: «Моя племянница королева». В каждом письме в Лондон — просьба о покровительстве или о деньгах. То нужно место для слуги, то пожертвования на монастырь, то надо заменить священника, то приструнить монахинь. Когда у Анны родилась дочь, пошли бесконечные «наша милая крошка принцесса Елизавета» и надежды на следующего ребенка — мальчика Мне было твердо обещано место при дворе кузины, я — родня королеве, кто знает, какого мужа я достойна? Другую нашу кузину, Марию Говард, выдали за Фицроя, побочного сына короля Генриха, а двоюродного брата прочили принцессе Марии. Мы так породнились с Тюдорами, что сами почти стали особами королевской крови. Но мало-помалу все изменилось. Зима подкрадывается незаметно, первых заморозков не замечаешь. Вот и разговоров о королеве становилось все меньше, и почти не осталось надежд на придворную жизнь. Однажды бабушка созвала нас всех в большую залу и неожиданно объявила: Анна Болейн (так и сказала, не назвала ее ни королевой, ни даже племянницей) опозорила себя и всю семью, изменила королю, так что отныне мы не станем упоминать ни ее саму, ни ее брата.

Конечно, нам ужасно хотелось узнать, что же случилось, но пришлось дожидаться сплетен служанок. Слухи из Лондона постепенно доползли и до нас, тогда я и услышала, что именно совершила королева Анна. Голос горничной до сих пор звучит у меня в ушах. Леди Анну обвинили в ужасных преступлениях: супружеской измене — она якобы спала с множеством мужчин, включая родного брата, колдовстве, государственной измене, в том, что навела чары на короля. Но в памяти маленькой напуганной девочки застряло одно — обвинителем королевы стал ее дядя, мой дядя Норфолк. Он председательствовал в суде, сам объявил смертный приговор, его сын, мой милый кузен, отправился в Тауэр, нарядный, веселый, — смотреть, как казнят его собственную двоюродную сестру.

Когда-то я считала, что зловещий дядюшка способен на союз с самим дьяволом, но теперь смеюсь над детскими страхами. Я стала его любимицей, не зря он велел Джейн Болейн — леди Рочфорд — особо позаботиться обо мне, дал денег на новое платье. Ясное дело, я ему нравлюсь, он любит меня больше всех остальных племянниц, надеется, что при дворе я сделаю удачную партию, подружусь с королевой, очарую короля, словом — послужу на пользу всей семье. Нет, он вовсе не жесток, не бессердечен — для меня он самый добрый дядюшка.

А после обеда королевские шуты устроили смешное представление, потом было пение — невыносимо скучное. Знаю, король — великий музыкант, так что почти каждый вечер придется выслушивать какую-нибудь из его песен. Сплошные тра-ля-ля, и больше ничего, но все слушали с огромным вниманием и громко захлопали, когда песня кончилась. Леди Анне, похоже, понравилось не больше, чем мне, но она совершила ошибку — рассеянно поглядывала вокруг, словно мечтая оказаться где-то в другом месте. Король взглянул на нее и отвернулся — рассердился, что невнимательно слушает. Я предусмотрительно сжала руки под подбородком, полузакрыла глаза, словно вне себя от счастья. Вот удача: король посмотрел в мою сторону и, наверно, подумал, что его музыка приводит меня в восторг. Он широко, одобрительно улыбнулся, а я опустила глаза, не смея долго смотреть на короля.

— Молодец, девочка, — шепнула леди Рочфорд, и я торжествующе улыбнулась.

Люблю, люблю, люблю придворную жизнь! Она сводит меня с ума!

ДЖЕЙН БОЛЕЙН

Гринвичский дворец, 3 января 1540 года

— Милорд герцог. — Я присела в низком реверансе.