Наследство рода Болейн

— Почти никого не осталось в живых. И это тоже заслуга твоего дяди.

АННА

Хэмптон-Корт, март 1540 года

Мне объяснили: к соблюдению Великого поста при дворе подходят со всей серьезностью. Мы не будем есть ни говядины, ни баранины. Я ожидала только рыбу на обед, и так все сорок дней, но в первый же вечер поняла — в Англии не мучаются угрызениями совести. Король заботится только о собственных нуждах. Несмотря на Великий пост, к столу подавалось чудовищное количество блюд. Держа тарелки высоко над головами, слуги входили в залу и прежде всего направлялись к королевскому столу. По традиции мы брали понемножку от каждого кушанья и отсылали остатки друзьям и фаворитам. Я тщательно следила, чтобы мое угощение попадало только придворным дамам или знатным леди. Ошибиться нельзя. Я ни разу не послала лакомое блюдо мужчине. Это не пустая учтивость — ведь король все время наблюдает за мной, хочет подловить. Его маленькие глазки, почти не видные из-за жирных щек, следят за каждым словом, произнесенным за столом, за каждым жестом.

Курятина без костей и в пирогах, и во фрикасе с пахучими травами. Почему-то это не называется мясом. На время Великого поста король повелел считать курицу рыбой. Согласно Богу и королю, пернатая дичь, красиво поданная, нежная и ароматная, порой начиненная мелкими птицами, тоже не является мясом. Затем последовали блюда из яиц (тоже, конечно, не мясо), была и настоящая рыба — форель из садков, вкуснейшая речная рыба из Темзы, морская рыба, выловленная далеко в море специально для этого прожорливого двора. Подавались и пресноводные раки, и глазастые пироги с аппетитными мелкими рыбешками — головы так и торчат из теста. И огромные блюда с ранними овощами; зимой овощи редкость, так что я рада была наполнить ими свою тарелку. Сейчас поем немного, а то, что мне особенно понравится, принесут попозже в мои покои. Я в жизни так вкусно не ела. Камеристкам из Клеве пришлось расставлять мне платья. Уже ходят игривые шутки, отчего я так пополнела и расцвела, предполагают, что виноват будущий ребенок. Я не могу опровергнуть эти слухи, дабы не разоблачить себя и короля, моего супруга, не дать повода к еще худшим сплетням. Я только улыбаюсь, слушая всеобщие поддразнивания, словно у нас настоящий брак и я больше не девственница.

Малютка Екатерина Говард считает, что нелепо распускать такие слухи — я чуть-чуть поправилась на жирном английском масле, и только слепой не увидит, как мне это идет. Я ей благодарна. Она глупенькая, легкомысленная девчонка, но в хитрости ей не откажешь — как все неумные люди, она думает всегда об одном и том же, и уж тут она — знаток. О чем же она думает? Все время, каждый день, каждую минуту Китти Говард думает о Китти Говард.

Ради поста мы отказались от многих придворных увеселений, после обеда нас ждет чтение религиозных текстов и пение псалмов. Никаких маскарадов, никаких ряженых и уж конечно никаких турниров. Для меня это только облегчение, а лучше всего, что король не сможет переодеваться. Никак не забуду нашу первую неудачную встречу, боюсь, и он тоже. Ужасно не то, что я его не узнала, а то, что с первого взгляда он вызвал у меня сильнейшее отвращение. Ни разу с того дня ни словом, ни делом, ни даже взглядом не давала я понять королю, что он мне неприятен — толстый, старый, вонючий. Но поздно задерживать дыхание и улыбаться, ничего не исправишь. Он все понял по моему лицу, когда впервые полез с поцелуями. Я оттолкнула короля, я плюнула! Меня до сих пор в жар бросает. Первое впечатление не забывается, любезностью ничего не загладишь. Он прочел правду в моих глазах, хуже того, он себя увидел моими глазами — толстого, старого, отвратительного. Боюсь, его тщеславие никогда не оправится от такого удара. А вместе с верой в себя пропала и мужская сила. Во всем виноват один плевок, и ничего теперь не изменишь.

Благодарение Богу, еще кое-что тоже нельзя делать в пост! Каждый год буду я ждать этого времени. В моей замужней жизни каждый год будут эти сорок ночей. Король не придет ко мне в спальню, не надо будет улыбаться при его появлении, ложиться так, чтобы ему было удобнее навалиться на меня всей своей тушей, изображать готовность, в этой вонючей постели, в полумраке, рядом с мужчиной, не умеющим выполнить свой супружеский долг.

Ночь за ночью оскорбительные, унизительные неудачи. Меня словно в грязи вываляли, а ведь вина целиком его. Утром я просыпаюсь в отчаянии, ночью лежу без сна, слушаю, как он стонет, пускает газы, и мечтаю оказаться где угодно — только подальше от королевской постели. Хорошо будет на сорок дней избавиться от сурового испытания — бессмысленных попыток и бессонных ночей, когда знаешь, что завтра все начнется сначала, он снова потерпит неудачу и будет винить меня все больше, а любить все меньше.

Теперь у нас есть время отдохнуть. Мне не надо беспокоиться, чем помочь королю. Он не придет ко мне в спальню, перестанет возиться и пыхтеть, как жирный боров, и простыни будут пахнуть лавандой, а не гноем.