Насмешливое вожделение

Потом он увидел знакомую колокольню, ему показалось, что она совсем рядом, и теперь он знал, куда идет. Он шел по раскисшему проселку и остановился у какого-то дома. Собрался было войти. В окнах дома дяди Йожефа все еще горел свет. Он услышал голоса, которые раздавались с заднего двора. Входить не стал, зашагал дальше, и когда дорога пошла на взгорок, с этой возвышенности увидел людей в синих рабочих халатах и белых фартуках. Над котлами поднимался пар, женщины в резиновых сапогах по грязному двору приносили и уносили посудины. Мужчины нарезали еще теплое мясо только что убитых животных. Он услышал крики и смех, подумал, что кто-то его заметил, но обращались не к нему. Спустился по краю леса, через кукурузную стерню. У деревянного распятия, у бледного лица на его верху он шагнул в лесной сумрак. Через несколько шагов нашел место, которое искал. Между деревьями были небольшие бугорки, он их определенно узнал. В детстве он часто лежал здесь, смотрел сквозь деревья на небо, на странствующие облака и слушал отдаленные голоса лета. Мечтал о странах, которые где-то там, далеко. Бугорки были рядом с опушкой, возле стены деревьев, сквозь которые пробивались слабые лучи солнечного света, просвечивали зелень и желтизна окрестностей. Это были иллирийские курганы, могилы каких-то древних и неизвестных людей. Местные жители несколько раз их раскапывали, уверенные, что найдут там монеты и украшения. Ничего, кроме нескольких костей, не откопали. Впрочем, вода и время устранили учиненный разгром, и курганы под грудами перегнивающей листвы снова обрели округлые очертания.

Он присел на мокрые листья, спиной прислонился к дереву. Он добрался сюда, на могилы, которые знал с самого детства. Повсюду был тлен, знакомые трухлявые стволы и листья, запах гнили, мокрых лесных тропинок в чаще, перепрелой кукурузной стерни, запах червоточин и плесени. Этот запах стоял над всей округой, он был в хлевах и крестьянских постелях, запах, который люди приносили с собой в трактиры и в автобусы, запах, который обитал на городских улицах и мирно реял над окрестностями. Воздух, пропитанный земными испарениями, был густ, там, за его спиной, он покрывал берега озера и, скользя по его прозрачной поверхности, поднимался по конусу света под небесный свод.

Он лег на мокрую землю, теперь сквозь деревья навстречу ему струился свет, идущий из той яркой расселины между небом и землей. Между топорщившимися ветками и черной листвой открылись широкие, до самого горизонта, просторы. Оттуда, с самого края земли, струился сквозь расселину сияющий сноп света. По нему наверх отбывали жизни и в самом святейшем месте встречались с бесами меланхолии, стремительно падавшими вниз.

Кто-то засмеялся, ему показалось, что совсем рядом. Потом он заметил, что смех исходит оттуда, из места низвержения, где кто-то лелеет злобные мысли и скрипит зубами: тот, кто высоко, очень высоко, смеется над ним. Владычествующий там насмехается над всеми, и над ним тоже, над тем, как он распластался на влажной земле, на лесной опушке.

С колокольни Святого Антония ударил колокол, ударил вместе с тишиной, теперь он отчетливо его слышал, теперь он знал, что звук на мгновение задержится над его головой, а потом исчезнет в той яркой расселине на горизонте. И теперь он знал о себе, что и его эхо и образ, как тот звук, тоже отправятся за тем неумолимым смехом.

Бим-бам. Ха-ха.