Друзей, к которым я направлялся, звали Джон и Дафни. Ни на аэродроме, ни в городском офисе я их не нашел. Позвонив по телефону (аппарат был незнакомой конструкции, с наборным диском на обратной стороне, на дне корпуса), я узнал, что меня ждали только на следующей неделе. Но Дафни с неизменной доброжелательностью пообещала тут же выехать за мной.
Предстояло час дожидаться, пока она появится.
Солсбери меняется с головокружительной быстротой. Здание штаб-квартиры авиакомпании, где я находился, было новое, построенное только в прошлом году. Отель «Мейкле» рядом, который в прошлый мой приезд имел некоторое архитектурное сходство с отелем в Ндоле, теперь был перестроен и представлял собой чуть уменьшенную копию Рокфеллеровского центра в Нью-Йорке. Позади него торчала башня высотой почти с Эмпайр-Стейт-билдинг, увенчанная шаром (опалово светящимся в темное время суток), — небоскреб страховой компании. Этим воскресным утром улицы были пустынны. Деревья только начали отцветать. Свежий воздух, яркое солнце, приятное тепло. Наконец приехала Дафни и повезла меня в Мазое, под которым она жила со своей огромной семьей уже десять лет.
Судьба Джона типична для новой Родезии. В 1945-м он вернулся из армии в Англию, горя желанием работать и развивать свое старое имение, но ограничения, налагаемые законодательством, были таковы, что все его усилия оказались тщетными, тогда он купил, не глядя, земельный участок в сорока милях от Солсбери и перебрался туда с женой, детьми, семейными портретами и большей частью своего скота. По английским меркам, поместье у него огромное, но для Африки скромное, только-только чтобы выжить. Лейбористское правительство ему не досаждало, такового здесь просто не было, как и всяческих ограничений или удушающих налогов, но в Африке свои трудности, и ферма приносит одни убытки. Так что теперь он больше не фермер, а преуспевающий бизнесмен и каждый день ездит в город, в офис, как в свое время ездил из Саннингдейла в Лондон, но не порывает с прежним образом жизни, держа конюшню со скаковыми лошадьми. Он — директор банка и нескольких коммерческих предприятий. Основное его дело — это производство бумажных пакетов из привозных материалов. Его сыновья посещают школу в Солсбери и говорят с местным акцентом, дочери учатся в католических школах при монастырях в Умтали и Южной Африке. На каникулы они ездят в Дурбан, к морю. Никто из них не испытывает ностальгии по родине.
Дом представляет собой длинное бунгало, протянувшееся поперек холма, крытое железом, с бетонными стенами и без всяких претензий на архитектурную оригинальность. Невдалеке «туземное поселение» — деревня из круглых хижин, — откуда до глубокой ночи слышатся звуки веселья. Все рабочие Джона, мальчишки, прислуживающие в доме и на ферме, пришли из Ньясаленда. Он построил для них школу, пригласил учителя африканца и англичанина священника. Многие стали христианами.
Когда проедешь большую фруктовую плантацию и водохранилище — основное, что осталось от деятельности Земельной компании в этих местах, дорога становится хуже и ухабистей. Во времена путешествий в экипажах тут была придорожная станция, где можно было сменить лошадей, теперь на ее месте находится закусочная с плавательным бассейном. Миновав ее, мы скоро свернули на крутую проселочную дорогу, ведущую к дому Джона. Ослепительно-белые улыбки и трепет розовых ладоней встречных ньяса. Останавливаемся возле дома и выходим из машины, ступая в пыль или в грязь, смотря по сезону.
Сегодня, в воскресенье, в саду нет рабочих; обычно же они в глубине сада лениво машут инструментом, напоминающим клюшку для гольфа, — пропалывают сорняки. Этим утром все отдыхают, кроме небольшой группы, копающей плавательный бассейн. Копают неистово, ибо принадлежат к необычной полухристианской секте, которая считает, что предаваться безделью в воскресный день безнравственно.
В доме постоянно полно народу, но свободное место в нем, похоже, всегда есть. Хозяйка невозмутимо встречает самых разных гостей: друзей из Англии, соседей, партнеров мужа по работе, родственников; но больше всего в доме детей. Веранда, по-местному
По нормальным понятиям, дом никак нельзя назвать тихим, но мир и покой, исходящие от Дафни, не позволяют царящей здесь оживленности превратиться в сущее столпотворение.