С большой дороги, ведущей в нужном направлении, они свернули два часа назад. Сейчас Бакли, ворча и ругаясь, вел свой раздолбаный пикап по узким сельским дорожкам, молясь про себя Триединому, чтобы не застрять и проехать нормально. Фадан, сидящий рядом с ним, то и дело вписывался головой в потолок, а Бонни, Шини и Аквист пытались как-то удержаться на креслах в салоне. Получалось неважно, машину мотало из стороны в сторону. Утешало лишь то, что сегодня с самого утра Бонни надела очень коротенькую обтягивающую блузочку. И при незапланированных движениях машины некоторые особо соблазнительные части её организма тоже совершали некие незапланированные движения, смотреть на которые было одно удовольствие.
Обучающие программы пока что себя не обнаруживали, только Шеф упрямо торчал рядом с Фаданом и давал советы, о которых Фадан особо не просил.
— Разверни карту, — приказал Шеф после двух часов тряски по проселкам. — Ага. Угу. Отлично. Так, теперь пятнадцать километров прямо, а на развилке взять влево.
— Зачем? — мрачно спросил Фадан.
— На карте есть населенный пункт. Видишь?
— Допустим, вижу, — осторожно ответил Фадан.
— Вам нужно будет хотя бы на двое-трое суток затаиться, переждать. Это место отлично подходит. От него в стороны идут три дороги, а рядом находится река. Если что, погоню будет проще сбить со следа.
— А зачем нам… ой! ждать три дня? — спросила Бонни. Машина снова подпрыгнула на кочке. Шини жадными глазами впился в вырез блузочки, но как раз в этот момент Бонни отвернулась.
— Нужно долечить травмы, нужно обеспечить второй транспорт, нужно подготовить команду к дальнейшим действиями, — принялся перечислять Шеф.
— Ага. И понять, что мы вообще дальше должны делать, — хмыкнул Фадан раздраженно. — Я вот до сих пор этого не понял.
— Я тоже, — невозмутимо ответил Шеф.
— Чего? — опешил Фадан.
— Того. Я тоже не знаю. Но это неважно сейчас.
— А что тогда важно? — полюбопытствовал Аквист.
— Остаться в живых, — серьезно ответил Шеф. — Это первоочередная задача.
Шини скорчил недовольную рожу, но от комментария воздержался.
Деревня, в которую они прибыли, в лучшие свои времена насчитывала два десятка домов, но сейчас жилыми оказались лишь два из них. В первом обреталась одинокая бабка, древняя и ворчливая, а во втором коротали свой век два стареньких гермо, на удивление приветливых и незлобивых.
— Совершенно нормальная ситуация, — вполголоса объяснял невидимый Сеп. — Бакли, такая сохранность для вашей расы как раз является нормой. Механизм старения у гермо, средних, несколько другой — у вас не накапливаются в таком количестве мутации, но при этом завершается цикл деления клеток. Понимаешь?
— Ни хрена не понимаю, Остроухий тебя раздери, — ворчал Бакли. — Какой цикл?
— Любая клетка обновляется, ты читал об этом?
— Чего-то было.
— Господь, помоги мне справиться с этим идиотом. Клетка делится не бесконечно. Так понятно?
— Типа того.
— У молодых клетки обновляются. У старых уже нет. Это и есть прекращение цикла деления. Дошло?
— Ну… не знаю… — протянул Бакли. — То есть когда мы становимся старыми…
— Вы становитесь старыми из-за того, что прекращается это обновление. А есть еще мутации.
— Это что за хрень?
— Это как ошибки, которые накапливаются в клетке. Ну… — Сеп замялся. — Двигатель в твоей машине может засориться?
— Может, — кивнул обрадованный Бакли. В двигателях он разбирался неплохо.
— Вот это примерно так же. Мутации — это мусор, который с возрастом засоряет клетку. Но у гермо, у средних, клетка почти не мутирует. А вот делиться перестает.
— Понятно. В общем, из-за того, что у нас этой мути нет, мы веселые. А бабки вредные из-за…
— Из-за деменции они вредные, — рявкнул Сеп. — Потом расскажу, что это такое.
— Не знаю никакой деменции, — рассердился Бакли. — От старости они вредные!
— О, боже…