— Ну, для паломников обычно есть общие гостиницы, — принялась объяснять Бонни. — В них есть мужские залы для ночлега, женские, и для гермо. Столовая общая, но поделена на группы, мужчины отдельно кушают. Мыться по очереди. Сначала женщины моются, потом гермо, потом мужчины.
— А чем там кормят? — Бакли чуть прибавил скорость, потому что машина, идущая перед ними, стала отрываться.
— Там хорошо кормят, — заверила Бонни. — Там греваны молодые готовят, по большей части девушки и гермо. Это как помощь такая, для общества.
— А ты что, тоже работала в такой гостинице? — спросил Аквист.
— Ну да. Но я готовить не умею, поэтому я белье штопала и постели стелила. И еще мы украшали зал для проповедей на праздник. Так красиво получилось тогда! — Бонни мечтательно закатила глаза. — На стенах ткань пурпурная такая, волнами, а по ней веточки-троечки золотые. И еще привезли деревья маленькие в кадочках, и расставили по всем проходам. И цветы в вазах, повсюду цветы, цветы. Получилось как будто в замке вырос сад. Окна тоже завесили, и…
— Ясно, — прервал Бонни Фадан. — Это, видимо, был праздник Присуществования? Летний?
— Ага, — кивнула Бонни. — Хороший праздник, я его очень люблю. Ну это же так прекрасно! Существует Триединый, а мы словно бы присуществуем при нём. И день, когда Трое Самых Умных это поняли, стал праздником.
— И это лишний раз доказывает, что вы — идиоты, — сообщил невидимый Шеф. — Действительно, надо быть самым умным, чтобы такое осознать. Глупее только амеба какая-нибудь.
— Да ну тебя, — огрызнулась Бонни. — Ты вообще программа. Ты в бога не веришь.
— Верю, — тут же парировал Шеф. — Только я верю в настоящего Бога.
— Да как программа может во что-то верить? — хмыкнул Шини.
— А кто, по-твоему, создал программу? — резонно спросил Шеф. — Ты можешь ответить, что разумные, да. Но ведь кто-то создал разумных. Всех разумных, сколько бы их ни было. Все разумные — часть Бога. Поэтому программа тоже будет частью Бога. Элементом его замысла, если угодно.
— Триединый не создавал ворчливые программы, — заметил Аквист.
— Он вообще ничего не создавал, — тут же возразил Шеф. — Потому что он не бог.
— А кто он тогда?
— Он клон, демиург, паразитная сущность, деструктурирующий элемент, — принялся перечислять Шеф. — Как только некий божок начинает присваивать себе чужие заслуги, в частности — акт создания, его тут же надо гнать поганой метлой побыстрее и подальше.
— Ты говоришь примерно то же, что в этой книжке, — заметила Бонни, — только другими словами.
— И это лишний раз доказывает, что в вашем мире были разумные, которые дружили с головой, типа этого несчастного Лердуса Великого. Дружили, за что и поплатились… этой самой головой, — Шеф вздохнул. — Ладно, тьма дремучая. На тему бога мы еще поговорим. Но учтите, я буду его ругать, этого вашего бога. За ложь и дезинформацию, в частности.
— Между прочим, Лердус в Триединого верил, — твердо сказала Бонни. — И еще как верил!
— А ты уверена в том, что тот Триединый, в которого верил Лердус, и тот Триединый, в которого веришь ты — это одно и то же? — хитро спросил Шеф.
Бонни ничего не ответила. Но книгу открыла снова и принялась читать. Видимо, слова Шефа её всё-таки задели.
Бонни не ошиблась. Гостиница и впрямь была замечательная. Большая, светлая. В коридорах и спальнях — чистота, а из кухни доносится манящий запах свежей еды. Постной, конечно, никакого мяса (паломники ведь, им и не положено), но явно вкусной…
Да и вообще, для паломников создавались все условия — простым туристам было куда сложнее. Фадан впервые задумался о том, что Шеф, кажется, и впрямь был прав, когда ругал огромные налоги, которые они все платили. Ведь действительно, на что идут эти деньги? Неужели на это всё?.. И почему он не думал про это раньше? Ведь это шикарное четырехэтажное теплое здание, этот большой подземный гараж, в который легко встали все машины их немаленькой колонны, эта еда — это всё кто-то оплачивает! Кто-то? Да не «кто-то», а он сам, Фадан!!! Он, который религию хоть и уважал, но относился к ней с прохладцей, и никуда не ездил никогда… Да и никто из его знакомых не ездил тоже… И, наверное, еще кто-то не ездит… может, и многие… а платят все… но…
— Шеф, это сколько же денег остается от налогов-то? — шепотом спросил он. — Даже если это всё оплачивать, то всё равно будет слишком много лишних денег!
— Дошло наконец-то? — съязвил Шеф. — Думай дальше, Фадан. И сделай соответствующее лицо.
— Какое?
— Благочестивое и достойное. А то сейчас у тебя рожа, словно ты кислятину какую-то попробовал.
— Я и попробовал, — Фадан поморщился. — Но почему я раньше не понял этого?
— Потому что тебя не учили понимать. И никого не учили. Присмотрись к паломникам, поймешь, о чем я говорю.
И Фадан начал присматриваться, благо, что паломников вокруг было в преизбытке. А присмотревшись, понял, о чем говорил Шеф.