Настанет день

— Параграф тридцать пять, — заговорил он, — только что внесенный в кодекс нашего управления, запрещает участие сотрудников в деятельности какого бы то ни было общенационального профсоюза. Это означает, что каждый из тысячи четырехсот полицейских Бостонского управления, вступивших в АФТ, может быть уволен. — Он ущипнул себя за переносицу и поднял ладонь, чтобы пресечь любые вопросы. — Три года назад мы перешли с удлиненных дубинок на карманные. Однако подавляющая часть удлиненных дубинок до сих пор остается у сотрудников. Все начальники участков должны сегодня же приступить к их конфискации. Мы рассчитываем, что до конца недели все дубинки будут в вашем распоряжении.

«Бог ты мой, — подумал Томас. — Они уже готовятся вооружать ополчение».

— На каждом из восемнадцати участков распространялись подписные листы АФТ. Вам следует выяснить, кто из сотрудников отвечал за сбор этих подписей. — Краули повернулся к ним спиной и стал смотреть в окно, совершенно помутневшее от влаги. — К концу сегодняшнего дня комиссар направит мне список рядовых полисменов, которых я лично опрошу на предмет нарушения ими служебных обязанностей. Мне сообщили, что в этом списке целых двадцать фамилий.

Он снова повернулся к собравшимся, положил руки на спинку кресла. Крупный мужчина с мягким лицом, которое выдавало крайнюю усталость, проступавшую в виде мешков под глазами. О Майкле Краули поговаривали, что он — патрульный, на которого по ошибке нацепили командирские побрякушки. Коп до мозга костей, выбился из низов, знает по имени не только каждого полицейского на всех восемнадцати участках, но и всех уборщиков, вытряхивающих там мусорные корзины и моющих полы. Будучи молодым сержантом, он раскрыл «Дело о трупе в чемодане», в высшей степени сенсационное, и обрел славу, которая вознесла его, к его собственному превеликому удивлению, в верхние эшелоны бостонской полиции. Даже Томас отдавал себе отчет в том, что Майкл Краули любит своих людей, особенно рядовой состав.

Краули обвел их взглядом.

— Я первый готов признать, что у ребят обоснованные претензии. Но нельзя пробить стену лбом. В данном случае стену представляет собой комиссар Кёртис. Если они продолжат упорствовать, ситуация станет непоправимой.

— При всем моем уважении, Майкл, — подал голос Дон Истмен, — что мы-то можем сделать?

— Поговорите с ними, — ответил Краули. — Лицом к лицу. Убедите, что их ожидает даже не пиррова победа, а нечто худшее.

Билли Куган, непроходимый дурак, выпалил:

— Не надо сгущать краски, Майкл. Все это как-нибудь само собой рассосется.

Краули горестно усмехнулся:

— Боюсь, ты ошибаешься, Билли. Как сообщают, полиция Лондона и Ливерпуля взяла пример с наших. Полыхнуло по всему Ливерпулю, ты об этом не слышал? Чтобы усмирить толпу, понадобились боевые корабли английского флота — боевые корабли, Билли. Нас информируют, что в Джерси-Сити и федеральном округе Колумбия вовсю идут переговоры с АФТ. Так что, Билли, это уже далеко не только бостонская проблема. Весь мир наблюдает за нами. — Он тяжело опустился в кресло. — В этом году у нас в стране произошло больше двух тысяч забастовок, джентльмены. Вдумайтесь: по десять в день. А не желаете узнать, многие ли из этих стачек обернулись удачно для тех, кто бастовал?

Никто не ответил.

Краули помолчал и потер лоб.

— Поговорите со своими людьми, джентльмены. Остановите поезд, пока не сгорели тормоза. Иначе его уже никто не сумеет остановить, и мы все разобьемся, к чертям собачьим.

А в Вашингтоне Рейм Финч и Джон Гувер встретились за завтраком. Они встречались еженедельно, если только Финч не уезжал из города по делам бюро. Всякий раз Гувер находил изъян в каком-нибудь из блюд и отсылал его обратно. Сегодня это был чай: видите ли, недостаточно крепкий. Когда официантка вернулась с другим чайником, Гувер заставил ее ждать, пока он не капнет молока и не сделает крошечный глоточек.

— Терпимо. — Гувер махнул рукой; она ненавидяще взглянула на него и удалилась.

Финч был почти уверен, что Гувер — педик. Пьет, отставив мизинчик, эта вечная мелочная придирчивость, да к тому же до сих пор живет при матери: все признаки налицо. Хотя относительно Гувера ничего нельзя утверждать наверняка. Если бы Финч обнаружил, что тот трахает пони в рот, намазав лицо ваксой и распевая спиричуэлс, он бы не удивился. Финча уже ничто не удивляло. За время службы в бюро он, помимо всего прочего, узнал о людях главное: все больны. Больны рассудком. И души у всех больные.

— Бостон, — изрек Гувер и помешал ложечкой чай. — Их полицию ничему не научил Монреаль и Ливерпуль.

— Судя по всему, нет. Вы правда думаете, что они забастуют?

— Они — преимущественно ирландцы, — заметил Гувер, чуть пожав плечами, — а этот народ никогда не руководствовался в своих поступках ни осторожностью, ни здравым смыслом. На протяжении всей истории так было. Не вижу причин, отчего бы им вести себя иначе в Бостоне.

Финч отхлебнул кофе.

— А если так, то Галлеани выпадает неплохая возможность взбаламутить воду.

Гувер кивнул: