Настасья

– Искать? Не вздумай. Будешь лезть, порчу наведу, невестушка твоя жабьими бородавками пойдёт. Сгинь. Пропади!

…

Невесомая пряжа паутинок светилась серебром и золотом в тяжёлых, кряжистых ветвях старой груши, тёплое, ласковое солнце в этот день светило, как будто по заказу, красило в жаркие тона белый песок пологого берега, томило поздним теплом траву .От его лучей томные свечи цветков бешеного огурца, росшего по берегам Карая, исходили сладким ароматом, и у сельчан, собравшихся на свадьбу томно ныло нутро. Дина все сделала так, как задумала, стол – длинный, скорее даже бесконечный, украшенный кружевными белоснежными скатертями накрыли на берегу, вдоль установили лавки, крытые коврами, и теперь бабы, хихикая, шушукаясь и толкаясь носили блюда и тарелки, полные до краёв – такого здесь ещё не было.

Венчаться Дина отказалась наотрез, хоть бабка Василиса рвала на своей плешивой голове волосы, да Иван и не настаивал, время такое, веры истиной все равно нет. А вот в ЗАГСе, в райцентре, красивей невесты, наверное, не было – Дина подать свою красоту умела. Шёлковое платье цвета топленого молока, совершенно простое, нежное, как дым, свободно струилось к узким щиколоткам, слегка вырисовывая стройные бедра, тонкую талию и большую грудь, и как будто истаивало у изящных туфелек с высокими каблуками – шпильками. Волосы светлыми волнами ложились на плотно обтянутые шелком красивые плечи, и единственным украшением была сверкающая золотом нить, перехватывающая лоб и сдерживающая водопад густых локонов. Иван, когда увидел будущую жену, аж онемел на мгновение, замер, прижмурившись, он, наверное, даже бы её и не узнал, если бы не Алексашка, крепко держащий новую маму за руку, чтобы не потерять.

– Красивая ты, Дин. Прямо глаз не оторвать, принцесса.

Иван сказал это искренне, но слова прокатились камушками холодно и звонко, и в сердце не отозвались. Дина улыбнулась, погладила жениха по руке, чуть прижалась.

– Для тебя, милый. И это…

Она стала боком, не обращая внимания на народ, толкающийся в вестибюле положила руку на живот, выразительно его погладила.

– И это… Для тебя…

Глава 15

Дина с силой захлопнула окно, да так, что задребезжали стекла – опять эта попрошайка с дурацким именем припёрлась за мукой. Сколько раз она говорила Ивану – не поважай всякую шваль! Ходят, клянчат, нет, чтоб работать, как следует, а он каждому готов кусок сунуть. Благодетель.

Анфиса, вздрогнув всем щуплым телом, отскочила от окна, и, не удержавшись на обледнелой тропинке так и полетела бы в сугроб, встала прямо в глубокий снег одной ногой. Но сзади старуху поддержал Алексашка – невысокий, но крепкий парнишка легко удержал легкую, как перышко бабку и не дал упасть.

– Сейчас, баб Анфис. Вынесу. Тебе чего – мучицы?

Старуха вылезла из сугроба, потопала рваными валенками, чтобы стряхнуть снег, поправила съехавший набок косматый пуховый платок, глянула по-птичьи подслеповатыми глазками на мальчишку, проблеяла тоненько

– Мучиицы, родной, Сашочек. Стакашек, на хлебушко. И яичка, хоть битого. Может, мамка даст… Скажи тока, что другому кому, а то мне не даст. Злющая.

Алексашка зло зыркнул в сторону окна, кивнул бабке, нырнул в калитку.

– Чего ты шаришь там, как мышь? Вот я мамане скажу, конфеты таскаешь, наверное.

Светка, противно прищурившись, отвесив влажную пухлую розовую губу, прислонилась плотным бочком к резной стенке ларя, и буравила сводного брата острыми узкими зрачками, как гвоздиками. Девке исполнилось пять, но за отвратительный характер взрослой девицы ей можно было дать и восемь. Да и разумом она была старше, хитрая, злая, быстрая и умная, несмотря на свой вид толстой девочки – одуванчика.

– Молчи, вредина. Нет там никаких конфет, конфеты в буфете. И не ем я их, это ты жрёшь конфеты, как хлеб, а фантики за диван бросаешь. Как бы я матери не пожаловался.

Светка норовисто дёрнула толстым плечом, буркнула

– А чего тебе там надо? Лазишь зачем?

– А он старухе попрошайке муку ворует. Он же зерно покупал, на мельницу возил, в ларь прятал, хранил. Вот теперь и разбазаривает…

Ребята в пылу перепалки даже не заметили, что вошла мать. Дина, выпятив вперёд сильно пополневший живот, стояла на пороге и насмешливо смотрела на парня. И глаза у матери и дочери были совершенно одинаковыми – в совершенно небесной, нежной сини, как дула чернели узкие, злые зрачки.

Сашка смутился, сунул бумажный пакет в карман, и брюки с этой стороны моментально стали седыми, как будто их припорошило снегом.

– Муку высыпь назад. Моду взял нищету приманивать к дому. И чтоб я её не видала здесь больше.

Дина хотела было залезть пухлой пятерней в карман Сашки, но на её локоть легла смуглая рука мужа, и она отпрянула, даже вскрикнув от неожиданности.

– Оставь парня. Пусть отдаст старухе муку, та хлеб спечет хотя бы. Ей помочь некому, а ты от жадности лопнешь ведь, куда в тебя лезет. Твоей жадностью уж люди мне в глаза тычут. Откуда что взялось….