Наставление в христианской вере, т.3

[Четвёртое прошение: ХЛЕБ НАШ НАСУЩНЫЙ ДАЙ НАМ НА СЕЙ ДЕНЬ]

44. Далее следует вторая часть Молитвы, в которой мы опускаемся к собственной пользе. Это не значит, что, отстраняясь от Божьей славы и попирая её (к ней, свидетельствует св. Павел, мы должны относить и пищу, и питьё — 1 Кор 10:31), мы просим только о полезном для себя. Нет. Но согласно тому, в чём мы уже наставленыа, здесь обнаруживается различие: в трёх первых прошениях Бог целиком привлекает нас к Себе, дабы испытать ту честь, которую мы Ему воздаём. Затем Он дозволяет нам думать также и о своих нуждах, но с одним условием: чтобы мы не желали ничего, помимо того, что во всех щедро подаваемых Им благодеяниях преумножает его славу. Ибо нет ничего более справедливого, чем жить и умереть для Господа [Рим 14:8].

И всё же в этом прошении мы просим у Бога того, что сохраняет нашу жизнь и удовлетворяет наши потребности. А через это мы просим у Него всё, в чём нуждается наше тело. Не только того, что мы едим и во что одеваемся, но всего, что Бог считает для нас добрым и полезным, дабы мы пользовались подаваемыми Им благами в мире и спокойствии. Вообще говоря, в этом прошении мы возлагаем на Бога заботу о нас, поручаем себя его промыслу, чтобы Он питал, поддерживал и хранил нас. Этот всемилостивый Отец не презирает взять под защиту и наше тело, чтобы наша вера закалялась в низких и мелких вещах, когда мы ждём от Него всего необходимого — вплоть до крошки хлеба и капли воды.

Безусловно, наша испорченность столь велика, что о своём теле мы заботимся намного больше, нежели о душе. И поэтому люди, не способные доверить Богу свою душу, весьма озабочены своим телом и постоянно ду-мают чем жить и во что одеться. Если у них не всегда имеются в изобилии хлеб, вино и прочая пища, они дрожат от страха перед нуждой. Как уже было сказано, тень нашей испорченной жизни заботит нас гораздо больше, чем вечное бессмертие. С другой стороны, те, кто благодаря прочному доверию к Богу избавился от забот о теле, с верою ожидают от Него более важных вещей — вплоть до спасения и вечной жизни. Следовательно, ожидание от Бога вещей, которые постоянно причиняют нам столько тревог и страдания, — нелёгкое и немаловажное испытание веры. Но для нас весьма полезно для нас освободиться от неверия, почти что вошедшего в кровь и плоть всех людей.

То обстоятельство, что некоторые переносят это на «сверхсущностный (8ирег8иЬ81аШле1) хлеб»132, мне представляется несогласным с речением Иисуса Христа [Мф 6:11]. Если бы мы в этой хрупкой жизни не считали Бога нашим Отцом-кормильцем, молитва оказалась бы повреждённой и как бы разорванной на части. Основания, которые приводят эти люди, чересчур невежественны: мол, недопустимо, чтобы дети Божьи, которые должны быть духовными, не только сами желали земных вещей, но и вовлекали в эти желания Богаа 133. То есть как будто его благословение и отеческая забота не изливаются на питьё и пищу, которые Он нам даёт, или как будто зря написано, что к нашему служению Богу приложимы обетования, относящиеся как к этой жизни, так и к будущей (1 Тим 4:8). И хотя прощение грехов ценнее телесной пищи, Иисус Христос поставил на первое место самое малое, чтобы подвести нас к двум следующим прошениям, которые относятся к небесной жизни. Здесь Он помогает нам по причине нашего тугодумия.

Итак, Бог велит нам молиться о хлебе насущном, чтобы мы удовольствовались долей, которую Небесный Отец дал каждому, и не захватывали ни зёрнышка всяческими непозволительными уловками. В то же время мы должны помнить, что хлеб становится нашим в результате дарения, потому что, как сказал Моисей, никакой труд и усердие не принесут нам ничего, если не будет на нас Божьего благословения (Лев 26:20). Никакое количество пропитания не пойдёт нам на пользу, если не превратится в пищу по доброте Бога. Это значит, что богачи нуждаются в его щедрости не меньше, чем бедняки, так как со все их наполненные до предела амбары и подвалы будут словно опустошены, если Божья милость не позволит им воспользоваться их хлебом.

аТертуллиан. Об ораторском искусстве, VI (МР1_, I, 1262); Августин. О Нагорной проповеди, II, VII, 25-27 (МРЦ XXXIV, 1279 р.).