Наставление в христианской вере, т.3

2. В этом зле, как и во множестве других, повинны теологи Сорбонны, которые, насколько были в силах, покрыли Иисуса Христа словно завесой. А ведь если мы не смотрим прямо на Него, то лишь бесконечно блуждаем по лабиринтам. Помимо того, что своим путаным определением веры они соорудили лишь некое её фантастическое подобие, которое назвали «имплицитной», или «слепой» (enveloppйe) верой, — и это название отражает самое тёмное невежество, с которым только можно столкнуться, — они обманывают бедный простой народ и губят егос 8. Эта фантазия (если говорить прямо и открыто) не только умерщвляет истинную веру, но совершенно её истребляет. Разве вера заключается в том, чтобы, ничего не понимая, отдавать Церкви право определять её смысл? Конечно же, вера основывается не на неведении, а на знании, причём на знании не только о Боге, но и о его воле.

аГл. I, 4 настоящей книги.

ьАвгустин. О граде Божием, XI, 2 (MPL, XLI, 318).

сСм. в частности: Фома Аквинский. Сумма теологии, II, 2, Q. II, art. 5-8; Петр Ломбардский. Сентенции, III, dist. XXV, 1-4 (MPL, CXCII, 815-816).

Ибо мы получаем спасение не потому, что готовы принять за истину всё то, что постановит Церковь, или потому, что возлагаем на неё задачу ставить вопросы и узнавать ответы. Мы получаем его постольку, поскольку сами познаём, что Бог — наш благосклонный Отец, получаем вследствие примирения, совершившегося в Иисусе Христе, и вследствие того, что мы принимаем Его как данного нам ради праведности, освящения и жизни. Именно благодаря такому знанию, а не слепому подчинению ума непонятным вещам получаем мы доступ в Царство Небесное.

Апостол, сказавший, что «сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению» (Рим 10:10), вовсе не считает, что достаточно слепо веровать в то, чего не понимаешь. Наоборот, он требует чистого и ясного знания о доброте Бога, в каковой и заключена наша праведность.

3. Я, разумеется, вовсе не отрицаю, что мы ослеплены неведением, что множество вещей скрыто от нас до тех пор, пока мы не избавимся от смертного тела и не приблизимся к Богу. Относительно таких вещей я утверждаю, что для нас в высшей степени необходимо воздержаться от собственного суждения и направить нашу волю на единение с Церковью. Однако называть верой чистое невежество — сущее издевательство. Ибо вера зиждется на познании Бога и Христа (Ин 17:3), а не на почитании Церкви. И действительно, мы видим, к какой пропасти они подталкивают нас этой самой «импликацией», или сокрытостью. Несведущие люди принимают всё, что предлагают им от имени Церкви, без всякого различения — даже самые тяжкие заблуждения. Подобная опрометчивость, хотя она толкает прямо к гибели, считается простительной, даже если люди ни во что не верят с достаточной решимостью, — но лишь при условии, что такова вера Церкви9. Тем самым они как бы видят истину в заблуждении, свет — в ослеплении, знание — в невежестве.

Чтобы долго не задерживаться на этом безрассудстве, мы лишь призываем читателей сопоставить его с нашим учением — и тогда сам свет истины даст достаточно аргументов, чтобы разгромить схоластов. Ибо для них вопрос состоит не в том, насколько вера сокрыта незнанием и невежеством. Напротив, они убеждены, что те, кто сам оглупляет себя, не желая ничего знать, и даже похваляется своей глупостью, веруют так, как нужно, поскольку принимают авторитет и суждение Церкви, ничего в них не понимая. Как будто Писание во множестве мест не учит, что понимание неразрывно связано с веройа.

аВ издании «Наставления», вышедшем в 1536 г., Кальвин, следуя Лютеру, настаивает прежде всего на том, что вера — это доверие и надежда (ОС, I, 56 р.). Начиная с 1539 г. он все больше внимания уделяет познавательному характеру веры. В этом не следует видеть соскальзывания на интеллектуалистские позиции. Подчёркивая, что знание и «пони-си!?116неРазРЫВН0 связано с верой», Кальвин стремится избежать всякого смешения своего учения со слепой верой схоластов. — Прим. франц. изд.