— Ваше сиятельство, — говорил профессор, — для меня просто непостижимо, чтобы двенадцатилетний мальчик по физическим и половым признакам равен не менее чем двадцатипятилетнему мужчине. В мире отмечались факты аномального развития детей, но несмотря на размеры они по умственному развитию так и оставались детьми, а мужские половые признаки у них развивались к шестнадцати годам. А здесь мы имеем дело с развитым умственно и физически мужчиной. Вы только посмотрите на его усы. В его возрасте у меня вообще усов не было. Я не знаю, как мне быть. Если я всё это напишу в истории болезни, то я привлеку едва ли не мировое внимание к своему пациенту. Его будут обследовать лучшие врачи мира, поломав молодому человеку жизнь и карьеру.
— Многоуважаемый господин профессор, — сказал граф, — давайте мы всё оставим так, как должно быть у юнкера его возраста. Я попрошу Вас наблюдать за ним и, думаю, что это наблюдение может быть основой для получения Нобелевской премии по медицине, только если это не повредит жизни и карьере нашего с вами подопечного.
Глава 23
До начала занятий в училище оставалось несколько дней. Мы получили униформу юнкеров училища, и портной подогнал её под меня.
Для человека, носившего униформу с тяжёлыми золотыми эполетами, эта униформа была чем-то вроде маскарадного костюма. Алая бескозырка с чёрными кантами, защитный китель с кавалерийскими погонами типа металлических наборных эполет, синие рейтузы с красными кантами и высокие хромовые сапоги.
— Вам известны порядки в училище? — спросил меня граф Китченер. — Я уже разговаривал с генералом, и он сказал, что всё зависит только от вас.
— Я знаю это училище и знаю порядки в нём, — сказал я. — Там всегда спрашивают молодого юнкера, будет ли он следовать славным традициям училища, то есть дедовщине, или предпочитает жизнь по общевоинским уставам Российской империи. Тот, кто выбирает жизнь по уставу, становится парией и ему невозможна служба в гвардейских частях. Тот, кто будет следовать славным традициям, того будут цукать весь первый курс и называть зверем.
Раньше училище было школой гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. В неё сбежал из московского университета Лермонтов Михаил Юрьевич. В школу и в нынешнее кавалерийское училище принимают только потомственных дворян. Курсом позже в неё поступил и небезызвестный Мартынов, которого цукал сам Лермонтов. И когда гордость земли русской начал цукать «зверя» в майорском чине, то последний не выдержал и вызвал его на дуэль. Не было никакой корпоративности выпускников Николаевского училища, и, несмотря на благородный выстрел Лермонтова в воздух, отставной майор Мартынов с превеликим удовольствием всадил пулю в грудь своего обидчика. Оскорбления по молодости не забываются никогда. И глубоко наплевать, кем стал его обидчик, славой России или остался тем же подонком, измывавшимся над молодым юнкером Мартыновым. Неизвестно, каким «корнетом» был Мартынов, но история не сохранила имён кавалерийских офицеров, которые несли бы обиду за мартыновские цуканья.
И вся эта дедовщина с элементами благородства и дворянской этики. Все друг к другу обращаются на вы, нет ни одного словесного оскорбления или рукоприкладства. Если первокурсники повздорят с применением грубой силы, то обоих участников стычки немедленно исключают из училища. Командиры смотрят на цук как на невинную шалость. Многие из них сами подвергались цуку, сами цуковали и считают, что раз они подвергались оскорблениям, то пусть и другие испытают это.
— Что же всё-таки такое цук? — спросил граф Китченер.
— Цук, Ваше сиятельство, — сказал я, — это элемент управления лошадью, резкое дёргание повода на себя, чтобы привести лошадь в готовность к выполнению команды всадника. Юнкер второго курса называется «корнетом», а юнкер первого курса — зверем. «Корнет» может в любую минуты и в любом месте заставить своего зверя приседать или отжиматься, прыгать на одной ноге и вообще делать то, что придёт в голову «корнету». Или громко спросить: назовите имя моей любимой женщины. И «зверь» должен всё это знать и громко отвечать на вопрос «благородного корнета». Для «зверей» есть запретные лестницы, запретные двери и даже запретные зеркала. И я обещаю Вам, Ваше сиятельство, что меня никто не будет цукать и я добьюсь, чтобы во второй половине двадцатого века кавалерийское училище было ликвидировано и на его месте было организовано бронетанковое училище, где цук будет под запретом вплоть до уголовного наказания. И никого по роже бить не буду.
— Что-то я тревожусь за Вас, Олег Васильевич, — сказал граф и глубоко вздохнул. — Кстати, я намекнул начальнику училищу, что Вы очень непростой человек. А что это такое, пусть он додумывает сам.