Наставники

Дядя скачал: «Да я бы и Земунский мост продал, если 6 его не разбомбили, к сожалению!» Дядя, лежа на животе, рассматривал немецкий солдатский журнал «Сигнал», после чего спросил: «А сколько стоят все эти танки, на сегодняшний день уже сожженные?» Отец, борясь с похмельем, попробовал встать, потом сказал: «Фрицевские танки ни хрена не стоят, это я вам говорю!» Отец социализировался по металлу, правда, в облике ложек и вилок, однако его мнение все мы ценили весьма высоко. В дверях появился юноша, в зубах у него была гвоздика юноша спросил: «Не желаете ли купить моего тела?» Дядя ответил: «Иди-иди, гуляй!» Приходили и девушки, девушки предлагали брошки в форме пятиконечной звезды, а также бигуди, мама им говорила: «Ах, мне сейчас не до того!» Тогда девушки задирали юбки и говорили дяде: «Гляньте, какая коленка!» Тогда мама спрашивала: «А твой отец знает, чем ты занимаешься? – и добавляла: – Несчастные девицы, обезумевшие от войны!» Последняя фраза больше походила на заголовок. Пришла госпожа Мара, госпожа вытащила моток шерсти и сказала: «Могу достать и для вас, очень выгодно!». Мама спросила: «Откуда?» Госпожа Мара, отменно воспитанная, отвечала: «В настоящий момент это несущественно!» Кто-то приносил кофе, почти настоящий, курагу, вяленную черт знает когда. Дедушка бормотал: «Это все ворованное!» Мама сказала: «Это торговля, а торговля всегда воровство!» Дедушка воскликнул: «Не скажи!» Дедушка начал вспоминать свое процветающее дело, в настоящий момент забытое, великие коммерческие победы, одержанные в тысяча девятьсот двадцать первом году абсолютно честным путем. Мама на это сказала: «Я никому не верю, даже самому ближайшему родственнику!» К отцу пришел человек и прошептал: «Та кожа, что у господина Петровича, пойдет за два миллиона!» Отец протер глаза и сказал: «Иди к господину Стефановичу и предложи за два миллиона четыреста!» Человек ушел, вернулся, отдал четыреста тысяч и шепнул: «Все в порядке!» Отец рассовал банкноты по карманам и откупорил новую бутылку ракни, очень крепкой. Дядя бросил немецкий журнал по военным вопросам и спросил: «Эти люди, Петрович и Стефанович, кто они?» Отец ответил: «А я почем знаю?»

В сорок третьем, пересохшем намертво году, какие-то дела полностью оцепенели, а какие-то другие – ничуть. Это рассказ о таких как раз делах, о торговой профессии, об искусстве купли-продажи, о делах приказчиков, торговых агентов, очень странных делах. О торговых людях, не состоящих членами нашей семьи, дедушка в основном говорил: «Жулье!» Отец, напротив, различал в них талант, вдохновение – словом, считал их блестящими виртуозами. Отец следил за моей игрой на аккордеоне и говорил: «Ты, бляха-муха, такой обходительный, готовый приказчик!» Мама сказала: «Побойся Бога, разве я могу допустить его к этим людям, в основном испорченным?». Отец отвечал: «Тебе видней, но было бы жаль!»

В первый год войны, очень суматошный, немцы повылазили из танков, соскочили с мотоциклов, еще стучащих моторами, и пошли по лавкам, частично полностью уничтоженным, но в большей мере уцелевшим, отлично обеспеченным запасами, с сияющими витринами. В сорок первом немцы прикатили на мотоциклах превосходного качества, в том же году они стали скупать различные предметы в мелочных и бакалейных лавках, везде. Молодые приказчики, прыщавые управляющие, заведующие текстильными и другими отделами в ту же секунду изучили немецкий, язык купли-продажи, язык обходительности. Используя древний язык товарообмена, приказчики, сильно напомаженные, причесанные, всегда ко всему готовые, предлагали уважаемым клиентам из Виттенберга крохотные флаконы, полные розоватой жидкости, а также фотографии, пахнущие этими духами. Приказчики демонстрировали фотографии своих сестер, своих легкомысленных жен; в сорок первом только они овладели языком новой Европы, языком истории, торговли, языком блуда, наконец. Колонны мотоциклистов, прикатившие в нашу столицу, в гордый престольный град, запаленный со всех сторон, были готовы купить эту страну, торговые дома этой страны, людей, работающих в этих домах. Взамен они предлагали банкноты, отпечатанные в походных типографиях, с оттиснутым портретом фюрера как залогом уважения к огромной проделанной работе. Великие торговцы, лучшие купцы Центральной Европе начали покупать мой город, магазины моего города, продавцов этих весьма хорошо снабженных магазинов. Блистательные майоры Второй мировой войны принялись щипать прыщавых приказчиков, рабов хотя и презираемого, но вечно необходимого занятия. По надушенным лавкам, при тотальном отсутствии женщин, купцы с Одера приятно флиртовали с разнеженными приказчиками моей страны, молодой порослью, готовой пожертвовать всем ради сохранения и дальнейшего развития всемирной идеи купли-продажи.