Наставники. Коридоры власти<br />(Романы)

— Нет, отчего же, — сказал Роджер. — Положение примерно такое. В худшем случае голоса разделятся поровну. Для нас (он имел в виду консервативную партию) ничего хуже быть не может. Ну, а при удаче мы можем одержать и победу, если не блестящую, то во всяком случае внушительную.

Рубин кивнул. Один из членов парламента сказал:

— Готов держать пари, что у нас будет перевес в сто голосов.

— А по-моему, гораздо меньше, — возразил Роджер.

Похоже, что он свое дело знает, подумал я, но по-настоящему интересно мне стало чуть позже. Мой сосед курил сигару, дым завивался вокруг огонька свечи; казалось, это обыкновенный лондонский обед в обыкновенном богатом доме, когда мужчины на четверть часа остаются одни за столом. И вот тут-то Роджер, спокойно и внушительно восседавший в кресле, повернулся к Дэвиду Рубину и сказал:

— А теперь, если не возражаете, и я вас кое о чем спрошу.

— Пожалуйста! — сказал Рубин.

— Если на какой-нибудь вопрос вы не имеете права ответить, пусть это вас не смущает. Прежде всего мне хотелось бы знать, много ли смысла в том, что мы делаем в области ядерного вооружения.

Из всех сидевших за столом у Рубина было самое серьезное, усталое и нервное лицо. Он был не старше других, но на фоне всех этих румяных, обветренных английских физиономий выглядел поблекшим, серым, с ранними морщинами и коричневыми мешками под глазами. Он казался существом иной породы, более утонченным и хрупким.

— Боюсь, я не совсем вас понял, — сказал он. — Что вы имеете в виду? Ядерное оружие в Соединенном Королевстве? Или у нас? Или вообще в мире?

— Да разве можно это разделить? — с трезвой практичностью сказал Роджер, и все взгляды обратились на него. — Но давайте начнем с ближайшего, то есть с нас. Видите ли, все это естественно вызывает у нас некоторый тревожный интерес. Так вот, как по-вашему, — есть ли какой-то смысл в том, что делает наша страна?

Рубину было нелегко ответить с той же прямотой. Он занимал пост советника при своем правительстве. А еще больше мешала ему чрезмерная деликатность. Он сделал все, чтобы уклониться от прямого ответа. Интересуют ли Роджера бомбы, как таковые, или средства доставки? Он призвал на помощь меня: по долгу службы я в последние годы не раз присутствовал при том, как американские и наши эксперты обсуждали все это.

Ведь помимо соображений научного и военного характера, говорил загнанный в угол Рубин, Соединенное Королевство, может быть, хочет иметь собственное оружие еще и по каким-то другим причинам.

— Ну, это уж наша забота, — мягко возразил Роджер. — А вот вы скажите, хотя бы приблизительно, каков будет наш вклад в вооружение — вы ведь в этом разбираетесь, как никто другой.

— Что ж, если вы настаиваете… — Рубин пожал плечами, — при всем старании вам не вытянуть и двух процентов.

— Послушайте, профессор Рубин, — раздался чей-то густой бас, — вам не кажется, что вы очень уж легко вышвыриваете нас из игры?

— Я был бы только рад, если б мог ответить по-другому, — сказал Рубин.

Обладатель баса был некто Том Уиндем — зять миссис Хеннекер. Он весело смотрел на Рубина, и во взгляде его была самоуверенность человека, по рождению принадлежащего к правящему классу, самоуверенность, которая не то что позволяет закрывать глаза на возможность перехода власти в другие руки, но помогает спокойно отмахиваться от подобной перспективы. Рубин виновато улыбнулся. Он был на редкость вежливый человек. Родился он в Бруклине, и для его родителей английский так и не стал родным языком. Но и он не лишен был уверенности в себе: ничуть не удивился, узнав, что у него есть все шансы получить в этом году Нобелевскую премию.

— Ничего, — сказал Монти Кейв с понимающей усмешкой. — Ведь Роджер, по своему обыкновению, сам напросился.

Роджер улыбнулся, и по этой улыбке было ясно, что с Кейвом они не только союзники, но и друзья. Вот уже пять лет, с тех самых пор, как оба вошли в парламент, они вдвоем возглавляли группу заднескамеечников в палате общин.

— А теперь, Дэвид, — ничего, что я зову вас просто по имени? — разрешите мне пойти немного дальше. Как насчет Соединенных Штатов — есть смысл в вашей ядерной политике?

— Надеюсь.

— А может быть, она основана на предположении, что техническое превосходство так на веки веков и останется за вами? Кое-кто из наших ученых как будто считает, что вы недооцениваете русских? Это верно, Льюис?

Роджер хорошо осведомлен, подумал я. Именно это и утверждали Фрэнсис Гетлиф, Уолтер Льюк и их коллеги.

— Разве? — сказал Рубин.

Он, по-видимому, был несколько задет. И все же я видел, что он уважает Роджера — уважает его ум. Он умел распознать умного человека, и при всей его учтивости заслужить его уважение было не так-то просто.

— Что ж, — сказал Роджер, — допустим (так оно будет вернее), что Запад, то есть вы, и Советский Союз вступают в гонку ядерных вооружений приблизительно на равных началах. Сколько же времени в таком случае остается нам, чтобы предпринять какие-то шаги?

— Меньше, чем мне хотелось бы.

— Сколько лет?

— Лет десять.

Настало короткое молчание. Остальные все время слушали внимательно, но в разговор не вступали.