Наставники. Коридоры власти

Фрэнсис принялся дотошно расспрашивать его, и несколько минут мы слышали малопонятные нам слова — «нейтроны», «столкновение», «торможение», «альфа-частицы»… Гетлиф хмурился, не в силах подавить зависть и надеясь, как мне казалось, обнаружить ошибку в рассуждениях Льюка. Но Льюк, не замечая его враждебной настороженности — сегодня он всех считал друзьями, — отвечал ему с пулеметной быстротой и обстоятельностью человека, который прекрасно понимает суть дела; он увлекся, непрерывно сыпал проклятьями, однако даже мне, профану, было ясно, что его ничуть не затрудняют вопросы Гетлифа. Через несколько минут сомнения Гетлифа рассеялись: он перестал хмуриться, а потом восхищенно улыбнулся. Его собственный недюжинный талант позволял ему радоваться успехам коллег; Льюк, по всей вероятности, сделал крупное открытие, и Гетлиф бескорыстно восхищался им, не скрывая улыбки зрелого мастера, который слушает юного, но блестящего соперника.

— Прекрасная работа! — воскликнул он. — Просто замечательная! Давненько я не слышал о такой превосходной работе!

— Да, ничего себе работенка, — даже не пытаясь казаться скромным, гордо проговорил раскрасневшийся от радости Льюк.

— Вам, я вижу, удалось сделать замечательное открытие, — сказал Льюку Джего; он слушал разговор физиков так внимательно, как будто надеялся утопить свою тревогу в уверенной радости молодого исследователя. — Я, конечно, не понял вашей тарабарщины, но Гетлиф слов на ветер не бросает, это известно всем.

— Да, великолепная работа, — авторитетно подтвердил Гетлиф.

— Вы не представляете себе, как я рад за вас, Льюк! — воскликнул Джего.

Я случайно посмотрел на Найтингейла — он сидел, пристально глядя куда-то в сторону.

— Когда же вам стало ясно, что вы сделали это открытие? — спросил Льюка Джего.

— Да понимаете, мне показалось, что я добил эту штуковину еще на прошлой неделе, — ответил Льюк, употребляя совсем иные выражения, чем Джего. — Но мне мерещилось, что я ее добил, уже раз двадцать, а потом оказывалось, что ничего у меня не вышло. Правда, в этот раз я был почти уверен. Ну а чтобы увериться окончательно, я торчал в этой треклятой лаборатории буквально день и ночь. Вот почему я не мог остаться в понедельник на собрании, — приветливо объяснил он Деспарду; тот мрачно кивнул головой.

— Это когда мы «держали совет», — объяснил Деспарду Калверт.

— Ну и вот, значит, мне уже и тогда было почти ясно, что все в ажуре. Ясно-то оно ясно, да у меня столько раз за последние месяцы вся работа шла коту под хвост, что мне не верилось. Я с тех пор почти что не спал. Я решил не отступаться, пока не пойму окончательно — вышло у меня или нет. До чего же это здорово — когда у тебя начинает получаться интересный опыт! — звонко воскликнул он. — Ну… вроде как с женщиной: ты инстинктивно чувствуешь, что и как надо делать. Тут уж не ошибешься. Тут уж точно знаешь: больше эта старая шлюха-природа тебя не облапошит!..

Льюк откинулся на спинку кресла — усталый, взволнованный, радостно раскрасневшийся. Гетлиф понимающе улыбнулся ему, Джего громко расхохотался, а Рой подмигнул мне — с Льюка слетела вся его осмотрительная сдержанность — и заговорил с Деспардом, чтобы отвлечь его внимание.

В профессорской Джего заказал бутылку вина: «Чтобы отметить знаменательное открытие самого молодого члена Совета», — сказал он. Услышав, что Джего заказывает вино, Найтингейл поспешно ушел, и ему не пришлось чествовать «самого молодого члена Совета». Деспард-Смит чопорно поздравил Льюка, а потом выпил портвейна — «за успех нашей молодежи». Льюк закурил толстенную сигару, и было не трудно заметить, что он немного опьянел: его выдавала блаженная, не слишком осмысленная улыбка. Джего отечески улыбнулся ему, тоже взял сигару — хотя я ни разу не видел, чтобы он курил, — и, попыхивая сигарами, они принялись толковать о звездах: молоденький румяный крепыш, который, быть может, переживал самый счастливый день в своей жизни, и пожилой, изнервничавшийся, исстрадавшийся мужчина. До выборов оставалось тридцать шесть часов.

Мы с Гетлифом оставили их вдвоем и вышли во дворик. Мне захотелось пригласить его к себе, но я вспомнил, как он сказал однажды, что ему надо спешить домой, и промолчал.

— Он сделал замечательную работу, — сказал Гетлиф.

— Я уж понял.

— Тебе трудно понять, насколько это значительная работа, — возразил Гетлиф. И после паузы добавил: — Она значительней, чем все, что я до сих пор сделал. Гораздо значительней.

Его признание было обезоруживающе откровенным и по-донкихотски гордым; пытаясь замаскировать свое смущение иронией, я сказал:

— Нам с тобой тоже не помешала бы удача. А то эти мальчишки захватывают все призы. Я вот сравниваю себя с Роем Калвертом и вижу, что он опередил меня в работе лет на двадцать.

Мы уже подошли к главным воротам; остановившись под центральным фонарем, Гетлиф рассеянно улыбнулся мне и проговорил:

— Ладно, если уж быть откровенным, так до конца.

— Это ты о чем?

— Мне очень понравился сегодня Джего. Я его, по-видимому, недооценивал.

— Да ведь еще не поздно, — сразу же отозвался я. — Если ты за него проголосуешь…