Наставники. Коридоры власти

Дверь затворилась. Роджер улыбнулся.

— Я ведь мог и передумать, — сказал он. — Это было бы некстати.

В голосе его зазвучала усталость, лицо погасло. Ему потребовалось сделать над собой усилие, чтобы снова заговорить.

— Мне очень жаль, — сказал он, — что по моей вине кое у кого из наших друзей будут неприятности.

Он пытался говорить тепло, по-дружески, но ему это больше не удавалось. Он сделал над собой еще одно усилие:

— Я очень сожалею, что навредил вам.

— Пустяки!

— Я очень сожалею.

После этого он уже не пожелал делать никаких усилий. Он откинулся на спинку кресла, с нетерпением дожидаясь минуты, когда останется в кабинете один. Уже в дверях я услышал:

— Я на некоторое время исчезну. Уеду из Лондона.

Глава сорок шестая И ЕЩЕ ОДИН ВЫБОР

Что до меня, мой выбор был ясен. Мы с Маргарет единодушно порешили о нем за полчаса, а потом вознаградили себя стаканчиком виски. У обоих было такое чувство, какое бывает накануне отпуска, когда чемоданы уже упакованы, наклейки на них наклеены, такси заказано на девять утра, пароход ждет — впереди отдых и солнце.

Я выждал три дня. За это время было объявлено об отставке Роджера, стало известно имя его преемника. Газеты, Уайтхолл, клубы освоились с новостью так быстро, словно все это произошло уже несколько месяцев назад. Я выждал три дня, а затем попросил Гектора Роуза принять меня.

Часы показывали четверть одиннадцатого. В парке за окном туман почти рассеялся. На столе у Роуза стояла ваза с гиацинтами, и их аромат напоминал о других важных разговорах, о тягостных совместных завтраках в далеком прошлом.

Я сразу приступил к делу:

— Считаю, что мне пора уходить.

Светской позы Роуза как не бывало; он весь обратился в слух.

— То есть…

— То есть больше от меня здесь пользы не будет.

— На мой взгляд, — возразил Роуз, — это явное преувеличение.

— Вы не хуже моего знаете, что крах Куэйфа отразился и на мне.

— К несчастью, — ответил Роуз, скрестив руки на груди, — до известной степени это справедливо.

— Это справедливо без оговорок…

— И все же, я полагаю, вам не следует воспринимать это столь трагически.

— А я и не воспринимаю это трагически, — сказал я, — просто объясняю: ведь по делам министерства мне приходится встречаться с людьми, которых мы с вами хорошо знаем. С их точки зрения, я сделал ставку не на ту лошадь. Причем совершенно откровенно. Конечно, никто не упрекнул бы меня за откровенность, если бы лошадь выиграла скачку.

Роуз улыбнулся ледяной улыбкой.

— Все очень просто, — продолжал я. — Больше я уже не гожусь для переговоров с этими людьми. Значит, мне пора уходить.

Наступило долгое молчание. Роуз размышлял, без всякого выражения глядя на меня бесцветными, немигающими глазами. Наконец он заговорил без запинок, но тщательно взвешивая каждое слово:

— У вас всегда была склонность — если мне будет позволено так выразиться — к несколько упрощенному взгляду на вещи. Будь вы человеком, посвятившим себя государственной службе, иные ваши поступки можно было бы назвать, ну, скажем, необычными. В особенности это относится к злополучной истории с Куэйфом. Осмелюсь напомнить вам, однако, что на протяжении вашей весьма ценной деятельности бывали и совсем иные примеры. Мне кажется, вы должны признать, что Государственное управление не столь мелочно, как любят указывать некоторые наши критики. Государственное управление было готово мириться с положениями, которые кое-кому могли показаться до некоторой степени неловкими. Мы пришли к заключению, что несколько необычные вольности, которые вы себе позволяли, были нам только на пользу. Откровенно говоря, у нас сложилось мнение, что ваше присутствие здесь нам несравненно выгоднее, чем ваше отсутствие. Я не хотел бы излишне это подчеркивать, но мы постарались выразить вам свою признательность единственным доступным нам способом.

Он намекал на список лиц, представленных к награждению.

— Знаю, — сказал я, — с вашей стороны это очень великодушно.

Роуз наклонил голову. Затем продолжал все так же педантично:

— Я понимаю также, что в свете недавних событий в ваших — да и в наших — интересах будет разумнее освободить вас от некоторых поручений, включая, возможно, и некоторые из тех, которые вы, безусловно, выполнили бы с присущим вам блеском. Но я полагаю, что это вовсе не так уж важно «sub specie eternitatis»[28]. Несколько видоизменить ваши обязанности, вероятно, в пределах человеческих возможностей. И мы по-прежнему сможем пользоваться вашими неоценимыми услугами в тех областях, где они по-прежнему нам необходимы. И где — как вы, конечно, понимаете, хотя сейчас и не время для комплиментов, — нам было бы пока весьма затруднительно от них отказаться.