Наставники Лавкрафта

Момент этот наступил в послеполуденный час, который мы с моей младшей ученицей провели вдвоем в парке. Майлса мы оставили дома, на диванчике с красными подушками в глубокой оконной нише; он хотел дочитать книжку, и я не собиралась препятствовать такому похвальному желанию подростка, чьим единственным недостатком была излишняя непоседливость. Его сестра, напротив, просилась погулять, и мы ходили с полчаса, подыскивая тенистое место, ибо солнце стояло еще высоко и день выдался весьма жарким. На прогулке я в который раз поразилась, как девочка, подобно ее брату, умеет оставить меня в покое, не оставляя меня, и составлять мне компанию, не вертясь под ногами. Это свойство обоих детей было очаровательно. Они никогда не бывали ни назойливыми, ни вялыми. Пристальное внимание не требовалось: я просто смотрела, как отлично они развлекаются без меня. Они как будто усердно готовили спектакль и приглашали меня активно восхищаться. Я входила в мир их воображения – им незачем было опираться на мое; мое время расходовалось, лишь когда нужно было изобразить по ходу игры какую-нибудь замечательную личность или вещь; благодаря моему старшинству и статусу это занятие было для меня приятной и достойной синекурой. Не помню, что я тогда изображала – что-то очень важное и очень тихое, – но Флора сильно увлеклась игрой. Мы расположились на краю озера, а поскольку я недавно начала преподавать детям географию, озеро было наречено Азовским морем.

Такова была обстановка, когда я внезапно ощутила, что по другую сторону «Азовского моря» у нас есть заинтересованный зритель. Каким способом я обрела это знание? Ничего страннее этого откровения не бывало, если не считать еще более странного другого, вскоре явившегося. Я сидела с каким-то рукодельем – роль позволяла мне сидеть – на старой каменной скамье с видом на водоем; и в этой позиции я начала воспринимать с уверенностью, хотя и не видя, присутствие третьего лица в отдалении. Старые деревья и густые заросли кустарника давали обширную и приятную тень, но ее пронизывали яркие блики жаркого дневного света. Все вокруг было однозначно, ни в чем нельзя было усомниться, по меньшей мере в моем убеждении, крепнущем с минуты на минуту, что я увижу прямо перед собой за озером, как только направлю туда взгляд.

Глаза мои в тот момент были обращены к шитью, которым я занималась, и даже сейчас я ощущаю свою судорожную попытку не поднимать голову, пока я достаточно успокоюсь, чтобы сообразить, что мне делать. В пределах видимости имелся чужеродный объект, в правомерности присутствия которого я немедленно, страстно усомнилась. Помню, что я перебрала в уме все вероятные варианты, учитывая такие вполне естественные возможности, как, например, приход одного из наших служащих, или курьера, почтальона, мальчика-посыльного из деревенской лавки. Хотя я все еще ничего не видела, это рассуждение практически не повлияло на мою убежденность, что характер и поведение пришельца выдают в нем известного мне гостя. Мне уже казалось вполне естественным, что видимые вещи могут быть абсолютно иными, нежели они должны быть.

В том, что новое явление тождественно предыдущим, я уверилась, как только стрелки на маленьких часиках моей отваги дошли до нужной минуты; тем временем, сделав усилие ненамного меньшее, я перевела взгляд на Флору, которая находилась ярдах в десяти от меня. При мысли о том, заметит ли видение девочка, сердце мое замерло на миг от сомнений и ужаса; и я, затаив дыхание, ожидала, когда она вскрикнет или подаст какой-либо иной знак интереса или испуга, и я пойму…

Я ждала, но ничего не произошло; затем в первую очередь я осознала – и это было, пожалуй, страшнее всего, о чем я должна рассказать, – что за последние минуты не слышала от девочки ни звука; и во вторую – что за те же минуты Флора повернулась спиною к воде. В такой позе я застала ее, когда наконец посмотрела, с твердым убеждением, что за нами обеими прямо сейчас следят. Малышка только что подобрала с земли обломок дощечки с небольшой дырочкой, и это, очевидно, навело ее на мысль, воткнув палочку в качестве мачты, соорудить лодочку. Когда я взглянула на нее, она увлеченно и усердно пыталась соединить эти детали. Понимание того, что она делала, так подбодрило меня, что через несколько секунд я почувствовала себя готовой на большее. Тогда я повернулась – и стала лицом к тому лицу, которое должна была увидеть.

VII

Я разыскала миссис Гроуз, как только смогла освободиться; как я пережила время до встречи, не могу вразумительно объяснить. Но свой хриплый вскрик, когда я бросилась к ней, я словно слышу и сейчас:

– Они знают… это чудовищно, они знают, знают!

– И что же это они могут?.. – экономка обняла меня, но в голосе ее слышалось недоумение.

– Да все, что мы знаем, – и лишь богу ведомо, что еще кроме этого! – Она отпустила меня, и я описала инцидент, впервые полностью осознав его сама. – Два часа назад, в саду, – я едва могла ворочать языком. – Флора видела!

Гроуз восприняла новость как удар под ложечку.

– Малышка сама вам сказала? – прошептала она.