Настенька

Всё это казалось Настеньке таким понятным и таким незыблемым, что никакими доводами невозможно было объяснить появление статьи, обрушивавшейся на эти представления. Как и миллионы других людей необъятного и до сих пор казавшегося нерушимого, как пелось в гимне, Союза, Настенька не сознавала, что начиналась кампания по переосмыслению истории, кампания по перестройке умов, на которых держалось государство. Она не знала этого и потому происходящее обескураживало, приводило к растерянности, как бывает растерян человек, заблудившийся в густом лесу, идущий то вправо, то влево в поисках тропы или дороги и вдруг осознавший, что всё время кружит на одном месте. Потеря уверенности в правильности направления движения — худшее, что может встретиться у человека в пути. Он начинает метаться в разные стороны, способность видеть резко ослабляется, и в такой обстановке даже близко проходящая дорога может быть им не замечена. И погибнет у дороги растерявшийся.

Обескураживали Настеньку и события вроде похорон Черненко, проходившими вразрез с предыдущими порядками — без каких-либо объяснений, появляющиеся публикации, которые можно было в основной мысли свести под одну рубрику «Против», то есть против всего старого, в котором всё представлялось плохим и неправильным.

Обескураживали кулуарные разговоры, в которых всё чаще стали звучать фразы: «Брось ты, Настенька, кому нужны сейчас твоя честность, порядочность, принципиальность? Живи свободнее, не напрягайся. Вдруг начнётся ядерная война и мир рухнет, а ты и влюбиться не успела?»

Порой думалось, не стоит ли на самом деле плюнуть на всё и начать, как другие, шататься по барам и ресторанам, смотреть на проблемы жизни легче, не брать их в голову. В потоке таких мыслей забежали как-то с Наташей в кафе «Националь» хлопнуть по чашечке кофе, но не допили вкусный ароматный напиток, ибо тут же к ним начали привязываться какие-то хамы, видимо принявшие их за платных бабочек, ищущих романтики любви. Нет, они были не такими и пришлось сбегать.

Мысли охватывали Настеньку самые разные, поддаться их соблазнительной лёгкости, казалось, не составляло труда и, может, сдалась бы девушка, если бы не были рядом ежедневно бабушка и дедушка, которые не то чтобы словами, а всем своим благородством поведения коренных московских интеллигентов говорили, что порядочность, скромность и любовь к людям — это главное в жизни, да если бы не долгожданные и всегда неожиданные письма родителей и сестрёнки из-за рубежа, в которых все они думали о своей Настеньке и просили не делать глупостей.

Последнюю просьбу именно в таких словах высказывала только сестрица, на что Настенька с долей сарказма отвечала: «О каких глупостях ты, Верунь, пишешь? Не имеешь ли ты что-нибудь в виду из того, что сама совершала? Но если это так, то почему тебе можно было эти, как ты называешь, глупости совершать, а мне нельзя?» Что милая сестрёнка Вера незамедлительно парировала с не меньшим юмором и долей грусти в ответном письме:

«Дорогая, Настюша, глупости, что я имела в виду в своём письме, не те, что сама делала, ибо, как твоя старшая сестра, я вообще очень положительная, как ты понимаешь. Порой даже скучно от этого. Но тут никуда не денешься. Дело, правда, не только в том, что я старшая, а и в том, что нахожусь сейчас на переднем крае дипломатии, где нужно держать ухо востро, а не то быстро сгоришь. Вот, чтобы и ты не обожглась раньше времени, как мотылёк над свечкой, не торопись с глупостями, которые я стараюсь не совершать и тебе не советую.

Ты, чертяка, немедленно уцепишься за мои слова «чтобы и ты не обожглась», и будешь права. Конечно, мне уже приходилось обжигаться. Уверяю тебя — это больно и совсем не так весело. Так что мои глупости тебе лучше не повторять».