Парень шатающейся походкой медленно брел вдоль столов пока не поравнялся со мной.
- Эх, эх, эх, эх! – принялся отплясывать он что-то между цыганочкой и камаринским, но ноги его заплетались, и получалось явно не очень.
Он остановился, запыхавшись и утирая вспотевший лоб, и снова посмотрел на меня затуманенным взглядом.
- Настён, улыбнись, - протянул он жалобно, а в следующую секунду снова принялся отплясывать с каким-то болезненным отчаянием, - Эх, эх, эх, эх!
Я поспешно отвернулась, не в силах видеть эту бескрайнюю жалость в его взгляде. Такое откровенное сочувствие было мучительным, невыносимым.
- Что ж вы наделали? – с болью в голосе прокричал пьяный парень, не понятно к кому обращаясь, - Все ж знали, что промеж Данилки и Настьки любовь.
Резкая боль снова полоснула по сердцу, и я зажмурилась, не позволяя глазам наполниться слезами.
- А Данилка-то
дурак. Ой ду-ра-а-а-ак! – схватился парень за свою голову, - Сидит под замком, словно телок малый, не разумный. Своего слова сказать не может.- Ты сколько выпил, дурень? – прервал пьяную речь сына староста, - А ну пошёл домой, быстро! Я с тобой завтра, с дураком, поговорю.
- Пол-литра я выпил, - спокойно ответил Никита, - Пойду, пожалуй, допью остальное.
Мои нервы не выдержали, и я взглянула на несчастно-поникшего парня, медленно бредущего неровной походкой к своему дому.
- Зря, вы привели меня сюда, подруги, - покачала я головой, глядя на перешептывающихся людей.
- Эх, Настенька, - вздохнула Даша, - Ну нельзя же всё время дома прозябать, так и умом тронуться не долго.
- Надо в люди выходить, - поддержала сестру Варя.
- Посмотри на себя, как ты вымучилась вся, как извелась, - вступила в разговор Лиза, - Похудела так, что одни глаза на бледном лице остались. Тени под глазами синие, губы бледные. В гроб краше кладут.
Она тут же прикусила свой язык, сообразив, что ляпнула явно не то. И на неё тут же зашикали сёстры.
- А что? – решила не отступать Лизавета, - Я дело говорю. Насте надо в люди выходить. Показать всем, что на Даниле свет клином не сошёлся.
- Помолчи, - осекла сестру Варя.
- А что? Рано или поздно они всё равно свидятся. И что тогда?
- И то правда, - вздохнула Даша, а потом её глаза расширились, словно она увидела что-то невероятное.
- Княжьи люди, - удивленно выдохнула Лиза и испуганно заозиралась по сторонам.
Я подняла голову и без интереса взглянула на медленно приближающихся всадников.
- Что-то молодой княжич зачастил в наше село, - проговорила Даша и опасливо покосилась на спутников родовитого гостя.
- Никак забаву приехал себе выбирать, - прошептала Варя и судорожно перекрестилась.
Дружки князька нехотя спешились и холодно поприветствовали старосту села. Княжич же так и остался в седле, медленно передвигаясь вдоль скромно накрытых столов, пока не поравнялся со мной.
Его конь остановился как раз напротив моей скамьи и недовольно всхрапнул, почувствовав, что его хозяин старается удержать его на одном месте.
Я подняла лицо к всаднику и равнодушно окинула его взглядом. Сегодняшний вечер и так высосал из меня последние моральные силы, поэтому мне было совершенно безразлично его внимание к моей скромной персоне. Опасности я от него не чувствовала, как впрочем, и ничего хорошего я также не ждала. Его интерес лишь вызывал во мне чувство глубокого раздражения, и не более того.
Не успела я встретиться с ним взглядом, как в следующее мгновение к моим ногам полетели отрезы дорогой парчовой ткани, а присутствующие женщины и девушки издали удивлённо-завистливый вздох.
- Староста! – громко крикнул князь, и к нему в прямом смысле кинулся Трифан Колобов, всем своим видом изображая раболепие перед знатным гостем.
- Отдайте мне эту девушку, - решительно произнёс княжич, не сводя с меня пристального взгляда, и кинул в руки старику небольшой кошель, в котором громко звякнули монеты.
Повисла тишина. Трифан отвечать не торопился. А княжеский конь, чувствуя напряжение своего хозяина, нетерпеливо переступил копытами и снова всхрапнул.
- Помилуй, княжич, - затараторил старик, беспрестанно кланяясь, - Не рабыня ведь она, свободная. Мы ей тут не указ. Сам спроси у неё.
Спрашивать князь отчего-то не решался. Он смотрел на меня с вызовом, какой-то яростью и обидой. Может тому виной, так и лежащие возле моих ног дорогие ткани, среди которых был и роскошный шелк, и мягкий бархат, и тонкой выделки, словно качественный трикотаж, шерсть, окрашенная в драгоценный красный цвет.
Ничего кроме леденящего душу презрения, я к нему сейчас не испытывала. Я и бровью не повела на столь щедрые дары. Даже не взглянула. А только медленно поднялась и равнодушно переступила через подношения.
- Не люб ты мне, княжич, - холодно произнесла я, как и тогда в лесу на Лельник.
Вокруг послышались изумленные вскрики, и толпа в ужасе отпрянула подальше.
- Моими дарами брезгуешь, значит? Ногами топчешь? - оскорблённо прорычал княжич, и его рука дернулась к плётке, весящей на его поясе, - До смерти запорю!