Настя как ненастье

— Просто он ребёнок. Непосредственный. Вот и просит то, что хочется в данный момент, — выдохнула Моника последнюю затяжку и затушила сигарету о блюдце. — Добрый ребёнок. Он просил сказку, разве это плохо? Ему ж четыре года! Какая потом сказка… Потом начнется суровая школьная жизнь с домашками и двойками. И он же не мороженое у тебя клянчил, он просил купить сыр. И не для себя, а для маленькой несчастной мышки. Ты какой-то прямо злой дядя… Подстать мамаше. Ну, правда, котик, ну нашел из-за чего ругаться… Ну снял ты ему бабу, и что? Он счастлив, ты хороший дядя…

— Тебе смешно!

Моника действительно улыбалась.

— Господи! Ну что мне плакать из-за твоей сестры теперь?! Хватит… И вообще я её жуть как люблю. Если бы не она, ты бы ушёл и у меня никогда бы не было моего славного котика.

— Я попугай, а не кот! — огрызнулся вдруг Иннокентий на привычное обращение.

Моника улыбнулась ещё шире.

— Точно, точно. Попка-Дурак, заладил одно и то же. Отпусти сестру. Дай ей спокойно жить. Она взрослая баба и знает, что ей надо…

— Нет, не знает! — Иннокентий схватил табурет и подсел к Монике. — Этот Никита кретин, мразь, подонок…

— Он ее муж и отец ее детей. Это данность. А твоё мнение о нем засунь себе знаешь куда. Меня уже реально достало это тебе повторять в сотый раз. И меня достало ругаться с тобой из-за твоей сестры.

— А ты не ругайся! — продолжал Иннокентий зло. — Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав. А прав я, что она должна сделать аборт и начать жить без своего Никиты. Нормально жить.

— Ты так считаешь, а она так не считает. И кто дал тебе право решать, от кого ей рожать? Что ты вообще в их семью лезешь? Тебя деньги волнуют? Ну не давай им ничего, тебе полегчает? Она и так осталась без всего. Что ты у неё ещё отнять хочешь? Ты вот отца защищаешь, а я бы так с родной дочерью не поступила, что б там ее муженёк ни вытворял.

Иннокентий отвернулся. Он тоже не думал, что у отца имеется завещание, в котором Лида вообще не фигурирует. Ни квартиры, ни денег, ничего ей не оставил отец. Ему, правда, тоже. Денег на счетах много не было, всё в обороте фирмы, а там хозяин — дядя Серёжа. Иннокентий сейчас просто так, как и отец раньше, номинальный директор. Но у Лидки, у неё-то вообще ничего нет. Когда отец говорил, что Никита ни копейки от него больше не получит, Иннокентий даже не подозревал, насколько сказанные в запале слова являлись юридической правдой.

— Я его не защищаю, — сказал он, как отрезал. — Отец не собирался умирать. Он сделал все, чтобы при разводе Никите ничего не досталось. Пришёл к нам гол как сокол, пусть таким же и валит. Можно сказать, это было последнее желание отца, и я обязан его выполнить.

Моника отвернулась к окну и тяжело вздохнула.

— Ты её не разведёшь. Она не уйдёт от Никиты. Это только если Никита окончательно уйдет от неё. Но не она. Она его любит. Тебе этого не понять.

— Мона, как можно его любить?! — Иннокентий схватил Монику за руку и развернул к себе. — Да он ноги об неё вытирал!

— Можно, — ответила она едва слышно. — Очень даже можно. Я же сказала, что тебе не понять. Я восемь лет бегала за одним мужиком, зная, что у него есть ещё одна баба. Я даже знала, когда он прямо от неё ко мне приходил. Но я всё надеялась, что он выберет в итоге меня: я ведь красивее, у меня есть деньги, квартира, машина, я готовлю хорошо… Мама говорила мне, дура, очнись. Сестра, подруга, да я сама иногда, стоя перед зеркалом, говорила то же самое. И при этом ждала из года в год чуда.

— Но чуда не произошло, да? — спросил Иннокентий, вдруг почувствовав под сердцем неприятную резь. — Ну и как ты поняла, что хватит терпеть?

— Никак не поняла, — Моника смотрела ему прямо в глаза. — Он женился на третьей. Ну, а у меня табу на женатых. Семья — это святое, даже такая, как у твоей сестры. Не лезь…

Но Иннокентий будто не слышал её слов. Снова держал за руку и очень крепко.

— Но вот именно ты и должна хотеть, чтобы я вытащил сестру из этого болота!

— Это невозможно. Это в сердце, понимаешь?

— И тебе её не жалко?

— Мне жалко себя. Жалко, что я трачу на неё свои нервы и драгоценное время с тобой. Ты можешь не говорить больше со мной о сестре, можешь?

Иннокентий отдернул руку, точно обжегся.

— А с кем мне ещё говорить?

— С самой сестрой говори, с матерью…

— А тебя я что? — он вскочил, чуть не опрокинув табурет. — Буду только трахать приходить?

Она ничего не ответила, но и взгляда не отвела.

— Тебе не важно, что меня волнует? — чуть ли не кричал он.

Моника тоже поднялась, но осталась за столом, опершись на него обеими руками.

— Да неужели, кроме сестры, тебя ничего не волнует? Даже наша погода! Я устала слушать про Лиду. День изо дня одно и то же. Устала! Неужели ты этого не понимаешь? Расскажи, что ли, о новом тракторе!

— Тебе это не интересно…

— Мне так же неинтересно про Лиду. Уясни это раз и навсегда. В моем доме с этой минуты это запрещенная тема. Ты спросил моего мнения, я тебе сказала всё, что думаю. Я не хочу тебя переубеждать, но и ты не ищи во мне поддержки для своих действий. Её не будет. Я считаю, что ты не прав, что лезешь к ним. И точка.