Настя как ненастье

Он бы хотел отпрянуть, да только локти приклеились к столу, точно на сырном клею.

— Не предложу, — еле проговорил он, не узнавая собственного голоса.

— А я бы согласилась.

Голос Насти тоже изменился: стал низким, грудным. Она шевелила губами, и он читал по ним, слыша ушами лишь удары собственного сердца.

— Хорошо поговорили!

Иннокентий силой рванул себя назад и сам удивился, что устоял на ногах и даже не уронил стул.

— Я иду первой?

Голос у Насти прежний. Звонкий. Может, ему все послышалось? Фантазия от водки, приправленной пиццей, разыгралась…

— Сейчас принесу тебе футболку.

Он чуть ли не бегом покинул кухню и уронил в шкафу две вешалки. Отмотать бы память и проиграть заново их диалог: а если он упускает свой шанс? Нет… Он снова тряс головой, как одержимый. Никакого шанса с малолетней художницей у него не может быть. Ее мама верит, что дочка спит в пустой квартире. И он не вправе предавать материнскую веру, даже если дочка оказалась не совсем пай-девочкой. Но он же взрослый мужик. Он не может использовать девичью дурь в личных целях.

— Настя, что ты делаешь?

Он прекрасно видел, что она делает. Она раздевалась. Прямо на диване, аккуратно развешивая элементы женского туалета на его спинке, не задумываясь, что они не дополняют, а портят ее настенные художества.

— Раздеваюсь, — ответила она так, будто говорила со слепым.

А он не был слепым. Он смотрел на нее во все глаза, пытаясь запутаться взглядом в ресницах и не спуститься к обнаженной груди.

— А теперь оденься!

Он швырнул ей в лицо футболку и прошел в коридор. На ходу распахнул для нее дверь ванны и впечатал себя в кухонное окно. Скорее открыть и вдохнуть свежего ночного воздуха и ветра с залива. Идиотка! Чего она добивается? Чего бы добивалась, ничего она не добьется! И он принялся судорожно рыться в карманах, хотя и знал, что сигарет нет.

— Настя! — крикнул он, неуверенный, что она еще не закрылась в ванной. — Я за сигаретами схожу…

Плевать, слышит ли она. Ему нужен дождь и никотин, чтобы не свихнуться.

— Хорошо…

Она стояла в коридоре. Высокая, худая, белая и голая. Абсолютно.

— Тебя бы определенно взяли на роль Геллы, — с трудом проговорил Иннокентий, не зная, с какой стороны лучше обойти этот экспонат. Встала прямо посередине. Специально. — Настя, скажи русским языком, что ты хочешь?

Она молча сделала к нему шаг.

— Настя, зачем это тебе?

— Просто хочу, — ответила она тихо и подняла руку, чтобы коснуться пальцами его щеки, чуть ниже шрама.

Рука мягкая, а он колючий.

— Небритый, да? — спросил он, прощаясь с последним воздухом в замершей груди.

— Побрейся…

Иннокентий отвел от лица ее руку, превозмогая боль, сковавшую все тело.

— Так девушки не ведут себя…

Надо было оттолкнуть ее руку, но пальцы сами переплелись с ее пальцами, и она первая усилила хватку.

— Так я не девушка…

Глаза близко. Прожигают насквозь.

— Я же не в этом плане… — едва различимо прохрипел Иннокентий. — Настя, я… Мне нечем предохраняться. Так что, увы…

Она вырвала руку и отступила на шаг. Иннокентий шумно выдохнул, чувствуя, что ему сделать шаг будет теперь ох как нелегко.

— Правда, что ли? — не поверила она.

— Да.

Сказать всю правду — он уже три года не держал в руках резинки.

— Но ведь ты идешь за сигаретами…

— Настя, ты все это серьезно? — Иннокентий пытался говорить ровно. Куда там… Дыхание сбивалось на каждом слове. — Настя, ты не должна этого делать… Я ведь просто…

Слова закончились. Настя отступила еще на шаг. Выпрямилась.

— Вы, Иннокентий Николаевич, действительно считаете, что я себя так низко ценю?

Он лишь громко сглотнул в ответ. Она же поднялась чуть ли не на цыпочки.

— Мышка за сыр не продается. Если я вам не нравлюсь, так и скажите…

— Дура!

Он рванулся вперед, сгреб ее в объятья и впился в губы. Она вскрикнула, но скорее от неожиданности, чем от боли, но он поспешил ослабить хватку и скользнул с острых лопаток на волосы. Однако ж губ не отпустил, просто наглаживал дрожащими пальцами влажную, как и у него, шею. Настя просунула руки ему за спину, и он почувствовал сквозь рубашку ее острые соски и резко выпустил влажные губы.

— Иди в душ, — хрипло выдохнул он. — Иначе я уже никуда не пойду. Только никому не открывай в таком виде. У меня ключи… — добавил он, чтобы самому улыбнуться и заставить улыбнуться ее.

Однако Настя глядела на него без тени улыбки. Длинные пальцы продолжали касаться его груди. Он опустил глаза: на ногтях — и как же за столом он этого не приметил — осталась краска, и сейчас он целовал радугу.

— Я мигом, — Иннокентий наконец выпустил ее пальцы. — Ты не успеешь передумать…

— Я не собираюсь передумывать, — ответила Настя все тем же предельно серьезным тоном.

Он зачем-то кивнул и, схватив с вешалки куртку, рванул на лестницу. Без лифта понесся вниз, на ходу проверяя наличие ключей и бумажника. Сумасшедший, чуть ли не закричал он себе, вылетая под дождь. Куртка х/б, капюшона нет… Дурак… И чему улыбается? Тому, что его нагло соблазнила серая мышь лисьей породы?

Он перебежал через дорогу. Хорошо еще тут есть круглосуточные магазины и продавщицы пока не совсем заспанные.