Настоат

Как неудобно, стыдно, холодно на душе… Страшная психологическая пытка. Будь у меня выбор, я предпочел бы сейчас, как в дни моей юности, оказаться там, на проклятой Аргунской заставе, открывающей путь на Картаго – где-нибудь возле холмов, на земле, обильно политой нашей и врагов наших кровью… Помню, до сих пор помню: Южная магистраль, пули да взрывы, страдания и всюду одна смерть, только лишь смерть – и ничего боле… Как по мне, воевать гораздо проще и легче, нежели утешать маленького, преданного тебе человечка, одна слезинка которого, как известно, стоит высшей гармонии мира.

Звонко тикают покрытые пылью часы; маятник мерно отсчитывает уходящие в вечность минуты. В кабинете становится душно – свечи почти догорели; воск медленно стекает с серебряных канделябров, капая на разноцветный мозаичный пол. Скоро прорезать тьму останется лишь керосиновым лампам, одиноко висящим под потолком горестно ссутулившегося кабинета.

Йакиак мало-помалу успокаивается; рыдания его становятся тише, уступая место обиженным всхлипам и невнятному, беспокойному шепоту. Дункан ласково гладит помощника по щекам; к горлу подступил ком – чувство вины не проходит.

– Йакиак, все в порядке! Не плачь… Сейчас принесу воды – сразу станет полегче… Стакан… Где стакан?

Увидев осколки стекла, Дункан со всех ног бежит в соседнюю комнату – приемную, битком набитую сотрудниками Великого следствия. Боже правый… И как они здесь оказались? Не прошло ведь и получаса… Ничтоже сумняшеся, без зазрения совести они роются в его личных вещах и бумагах, вскрывают ящики письменного стола, фотографируют документы… Бесы, нечисть, подлая орда тараканов!

Откинув жалкие пожитки их, скарб, скамьи и баулы, Дункан кричит: «Прочь отсюда, пигмеи! Дом мой Домом Следствия наречется, а вы сделали его вертепом разбойников» – и шпионы Курфюрста в ужасе разбегаются.

Раздобыв воду, он возвращается к Йакиаку.

– Вот, держи… Пей! Говорят, в воде сила… Пей, пей, не стесняйся, это тебе! Как ты, получше? Отошел? Готов продолжать?

Йакиак благодарно кивает.

– Ну вот и отлично!

Дункан медленно прохаживается по кабинету, пытаясь собрать воедино разбежавшиеся было мысли. Взгляд его ненароком падает на тонкую кисть Йакиака, поглаживающую испещренную шрамами шею.

– Дружище, прости… Всегда хотел и боялся спросить. Не сочти за грубость, за фамильярность, но… Откуда у тебя эти шрамы? – Неудобно! Надеюсь, снова его не обижу… – Нет-нет, не подумай – они тебе даже к лицу. Придают мужественности… Но все же? Если не хочешь – можешь не отвечать! Просто интересуюсь.

Йакиак радостно улыбается – похоже, внимание всемогущего Начальника следствия льстит его самолюбию. Какие уж тут обиды? Слезы на глазах Малыша, наконец, высыхают.

– Досточтимый господин Клаваретт, что вы… Я с удовольствием! Для меня честь ответить на ваши вопросы! Правда, рассказывать особенно нечего… Верите ли, почти ничего не могу вспомнить. Словно флер, пелена, завеса, непроницаемая дымка. Мистика – да и только! Шрамы – они у меня по всему телу. Везде: на руках, ногах – всюду, где есть кожа. Иногда кажется, что я собран, как головоломка, и склеен из отдельных кусочков… Представляете? И притом – совершенно не помню, как все это случилось. Возможно, был пьян, хотя алкоголь – не мое… Но другого объяснения просто не вижу.

Какие-то странные, смутные образы: холод, тьма, острые, что бритва, клыки; зубы, обагренные каплющей с них кровью. Вода. Фигура, склоненная надо мной, и вторая, копошащаяся по соседству… А еще – чувство раскаяния и страха. Вот, собственно, все… – Йакиак грустно вздыхает. – Удивительно: у меня феноменальная память – я помню все до мельчайших подробностей. Но тут… Словно провал. Самый жуткий день моей жизни – и он покрыт непроницаемым мраком. Хотя, наверное, так даже лучше. Главное – я не умер, а все остальное – неважно…

Тягостное молчание. В соседней комнате вновь слышен шорох – похоже, вернулись шпионы Курфюрста. Дункан кивает.

– Хорошо, Йакиак, не будем бередить твои раны! Поэтому – давай снова к делу. Скажи, как считаешь: Настоат похож на убийцу? Мой глазомер сбился – не могу его раскусить… А ты был с ним несколько суток: ходил по лабиринту, провожал к новому дому. Может, что-то заметил?

Йакиак тяжко вздыхает.