Настоящая англичанка

Эмма кивнула, не отводя от него глаз, изумляясь, как любовь может возникнуть и взять тебя за горло так жестоко, что никогда не отпустит. Эти миндалевидные глаза, эта прядь волос на лбу, эти худые щёки…

— Я выйду, — прошептала она. А в своём сердце добавила: я выйду за тебя в течение двух недель.

— Хорошо, — сказал Гил так, словно они уладили что-то. — В таком случае, я сдаюсь. Я окажу тебе эту услугу. Прости, что я тебя забыл, что я напивался в Париже, что я…

Эмма не слушала. Его рука была у неё на ягодицах, и он развёл ей ноги в стороны и затем… И затем он вошёл в неё.

Было больно и не больно.

Её кровь пела и грохотала одновременно.

Даже с закрытыми глазами она чувствовала, что видит каждой порой.

Он двинулся дальше, и это вызвало тот хриплый звук у него в горле, разве что, возможно, это Эмма его издала, и после этого он не двигался больше, так что она послушалась своего тела и выгнулась ему навстречу, тренируя его, обучая его, делая его близким, заботливым и своим.

Он был хорошим учеником, как для англичанина.

Разумеется, она француженка, а французские женщины самые лучшие ученицы из всех.

Глава 12

Они вышли через парадный вход. Гил оставил незажжённый фонарь Джереми там, где тот сможет найти его утром. Говорить им обоим не хотелось. Горло Эммы что-то сжимало: слёзы?Она редко плакала и только по серьёзным причинам, так что вряд ли. Если подумать, в последний раз она по-настоящему плакала на похоронах своей матери.

Её усыпанное драгоценностями елизаветинское платье теперь казалось несвежим и невыносимо тяжёлым. Она не могла дождаться, когда войдёт в свою комнату в «Грийоне», повалится на кровать и очень постарается не думать об этом вечере.

Она выиграла. Её отец держит кольцо Гила в надёжном месте, а она выполнила свою часть работы, всё кончено.

Гил был воплощением сдержанности, усаживая Эмму в карету так, словно она сделана из стекла. Там он попрощался с нею, нежным маленьким прощальным прикосновением губ.

— Надеюсь, — сказал он, — Вы считаете мой долг оплаченным, мадам Эмили.

Что она могла ответить? Что на выплату долга, который он навлёк сейчас на себя, потребуется целая жизнь?

— Конечно, — ответила она и сама поцеловала его, — Вы свободны и чисты, милорд.

— Гил, — поправил он. Но после этого они не сказали ни слова.

Когда она нечаянно поскользнулась, спускаясь по ступенькам из кареты, Керр настоял на том, чтобы взять её на руки и занести прямо по лестнице «Грийона». Эмма возблагодарила Господа за свою маску. Эта история разнесётся по Лондону быстрее, чем выйдут утренние колонки сплетен. Было около трёх утра, и те, кто прибыли в Лондон исключительно ради маскарада, только начинали расходиться по своим постелям. Они собирались в маленькие группки среди изящных колонн лестничной площадки.

Мистер Фредвелл, менеджер отеля, увидел их приближение и поспешил им навстречу.

— Мадам де Кюстен! — воскликнул он, с одного взгляда оценив ситуацию, — Вы, должно быть, повредили лодыжку.

— Действительно, повредила, — спокойно подтвердил Гил. — Думаю, что для мадам было бы лучше всего, если бы двое лакеев отнесли её в кресле в её покои.

Раздался шелест голосов, как если бы ветер зашумел в тополях. Очевидно, граф Керр не собирается увлечь таинственную француженку наверх в её спальню на собственных руках, тем самым гарантируя, что она будет фигурировать во всех колонках сплетен на следующий день.

Вместо этого, к всеобщему разочарованию, он усадил её в кресло, кивнул мистеру Фредвеллу, и ушёл безо всякой суеты, перепрыгивая вниз по ступенькам, словно он не увозил её из бального зала, возбудив сотни слухов и тысячи восхитительных спекуляций.

Эмма тяжело сглотнула и заставила себя не тревожиться тем фактом, что её будущий муж принадлежит к сорту мужчин, которые могут переспать с красивой француженкой, велеть ей срочно выйти замуж и уйти, не попрощавшись.

В конце концов, Гил был самим собой.

А она его любит. И тем хуже для неё.

Её настроение улучшилось, когда лакеи вышли, и появилась её собственная горничная, кудахча на ней.

— О, мисс, что произошло с Вами? Вывихнули лодыжку?

Эмма изобразила грациозную хромоту и позволила усадить себя в клубящуюся паром горячую ванну, с ароматом розы, напоить ячменным отваром и уложить в кровать на накрахмаленные простыни, словно она калека.

Её покои окнами выходили на большой внутренний двор «Грийона». Постепенно звонкие звуки смеха и голосов замерли, а она всё ещё лежала без сна в своей прекрасно отглаженной ночной сорочке, завязанной на шее на голубую ленту, и глядела на звёзды. В ее комнате был маленький кованый балкон, похожий на тот, по которому в пьесе бродила Джульетта.