Ночь закончиться нормально так и не удосужилась. Сначала кто-то швырнул, и я догадываюсь кто, мне на балкон табличку с надписью «Мэр под опекой черной ведьмы» — только хихикнула сквозь сон, просто господин Вегард еще не был в курсе, что едва он приволок мне эту табличку, на здании мэрии мгновенно материализовалась другая, полностью этой идентичная. Ну ничего, вернется, увидит и окончательно…
Бадзиннь!
Уже вернулся. Быстрый.
Коварно улыбаясь, отправила вниз сообщение: «Господин мэр, у меня был сложный день, а вы мне спать мешаете». Сообщение умчалось вниз черным облачком, продемонстрировавшись адресату, самоуничтожилось вспышкой зеленой молнии.
А потом мне не спалось — ждала ответа. Не дождавшись, выскользнула из постели и выглянула из-за занавески — мэр молча уходил в мэрию с двумя табличками в руках. Это он еще не знает, что там, на мэрии, уже сияет третья…
Ловца почему-то стало жаль. Все же он мне сегодня жизнь спас и вообще.
Утро я встретила на кухне. Весело напевая песенку про «Пибоди-пабоди», то есть про старую колдунью, которая в лесу все мухоморы превратила в ягоды малины, отчего большой черный медведь осерчал очень, вернулся и… Нет, это веселая песенка, в итоге ведьма и медведь пошли собирать малину вместе. Так и я — собиралась подружиться с мэрской мордой. Точнее, отблагодарить за спасение моей черноведьминской жизни. А потому на плите жарились блины и бекон, лопатки и сковородки орудовали без меня, подпитанные магией. Я же творила бутерброды с ветчиной — магически это не получалось никогда, нож резал слишком большие куски, соответственно, приходилось вручную. Но мне почему-то нравилось, и, напевая песенку, я резала ветчину и сыр, укладывала зелень, заворачивала все в промасленную бумагу.
В этот момент к лавке кто-то подошел. Кто-то очень недобрый и с очень дурными намерениями. Откуда я знаю? Дохрай мгновенно перешел на боевой режим и устроил пришельцу лавовый душ, Дохрай у меня с нехорошими индивидами не церемонится, так что мне не было смысла даже выходить и смотреть, кто там, — смысл смотреть на обугленных?
Но тут раздался рев:
— Телль!
Голос был смутно знаком. А потому у появившегося на кухне Дохрая я лениво спросила:
— Кто?
Дух-хранитель поднял глаза к потолку. Все ясно — белый маг.
— «Березка»? — встревожилась я.
Отрицательно покачал головой, указал когтем на свои плечи, в район, где у белых обычно эполеты сверкают.
— Рожа, — догадалась черная ведьма.
Кивнул.
На площади повторилось:
— Телль, твою мать!
Преспокойно продолжила нарезать хлеб. Все понимаю, но какой-то этот белый неугомонный — ни один маг не взглянет на ведьму, которая с другим белым едва ли не на его глазах дочку по регламенту заделала. А выяснить правду мэтр Октарион никак не мог, это просто нереально.
— Телль!
Раздраженно бросив нож, стремительно вышла из кухни, прошла к выходу и распахнула дверь. Маг, пошатываясь, стоял перед лестницей шагах в трех от ступеней. Маг был полугол по причине лавового ливня, в смысле сам-то он регенерировал, даже волосы отрастил, а вот мундир, доспех и плащ пострадали до невосстанавливаемой степени, так что кое-кто пугал пустующую по причине раннего времени площадь обнаженным торсом.
Арвейн взглянул на меня затуманенными покрасневшим глазами и хрипло произнес:
— Ты не могла этого сделать.
Беломагическую рожу основательно шатало.
— Не могла, Аэтелль. Ты обманула и меня, и Зигфрида, да?
Демонстративно сложила руки на груди, презрительно глядя на белого. Бесит и раздражает, между прочим. Мэтр Октарион смотрел на меня с каким-то непонятным чувством во взгляде и молчал. Мне тоже нечего было ему сказать, да и в целом разговаривать не хотелось.
Маг устало покачал головой, затем выдал:
— Я же убью его, Аэтелль.
«Березку» стало жаль, но демонстрировать свои чувства я не собиралась — промолчала, продолжая безразлично смотреть на белого.
— Я убью каждого, кто к тебе прикоснется, — продолжил, распаляясь, маг.
Пожала плечами. Мне, откровенно говоря, было совершенно все равно, кого он там еще убивать собрался. Белые — они вообще постоянно кого-нибудь убивают.
— Убью Вегарда! — неожиданно прошипел маг.
Сердце взяло и екнуло. Неожиданно как-то совсем. И руки похолодели, а еще захотелось колдануть. Сильно очень захотелось, так чтобы белого раз и навеки… А потом я искренне самой себе удивилась — с каких это пор я так распереживалась за мэра?!
— А ты побледнела, Телль, — неожиданно угрожающе произнес мэтр Октарион.
Глянула на небо — оно стремительно светлело, что говорило о скором восходе солнца, затем перевела взгляд на мага и спросила:
— Чего тебе надо, белый?
Арвейн промолчал.
— Ты мой враг, — спокойно продолжила черная ведьма, которая, к слову, еще не была ни накрашена, ни причесана, да и стояла в одном халате, — а с врагами, мы, черные, не имеем никаких отношений, тебе ли не знать?!
Он устало выдохнул и хрипло произнес:
— Я не хочу быть твоим врагом, Аэтелль.
Пожав плечами, напомнила:
— Ты первый бросил все карты на стол.
— Бессмысленно было уже скрывать от тебя — ты все знала, — последовал ответ.
А затем, усмехнувшись, белый продолжил: