Настоящая фантастика 2009

— Лады, — кивнул Малюта и вернулся назад, к топору.

И — ни малейшего намека на недоумение, на удивление. Как будто эдак вот — чуть ли не каждый день, — люди из очереди приглашали его в ресторан!

Я еще сам не понимал, с какою целью, чего ради все это затеял, что мне надобно от этого, по сути, незнакомца — да и почему он непременно должен быть Малютой? В самом деле, мало ли каких похожих персонажей наших снов потом мы видим наяву? Нет, право, поделись я с кем-нибудь сомнением, как пить дать, засмеют, и это в лучшем случае. По совести, я сам отлично сознавал, насколько все условно и нелепо, но иначе я не мог. Проклятый сон не выходил из головы — и вдруг такая встреча! — как тут устоять? Хотя, если подумать хорошенько, вздор сплошной…

Однако я был голоден и все свои смятения резонно приписал тоске опустошенного желудка.

«В конце концов, — решил я, — даже если это не Малюта, а вполне обычный человек, ничем не знаменитый и к истории ни сном, ни духом не причастный, бог с ним! Погуляю вечерок в его компании, а там, глядишь, и блат в мясном отделе заимею или просто буду временами вспоминать, подсмеиваясь над своей не в меру разыгравшейся фантазией. И человеку тоже будет, надо полагать, приятно — ведь, небось, не регулярно, день за днем, вот так-то, на халявку, в „Москву“ ходит, оттого, глядишь, и добрым словом невзначай помянет — в общем, кончится все складно, по-людски».

Вечером я надел свой выходной костюм неведомо какого, но приятного для глаза цвета, напялил белую крахмальную рубашку с интересным галстуком — подарок к дню рождения, да все не случалось повода на людях щегольнуть — и на метро поехал в ресторан.

Еще издали я заметил у входа Малюту. Тот стоял в старом осеннем пальто, подняв воротник и нахлобучив на самые брови истертую солдатскую ушанку, и время от времени резко притоптывал, не давая замерзнуть ногам.

— Добрый вечер. Я, кажется, не опоздал? — сказал я, приблизившись.

— Добрый, добрый, — ответил он. — Порядок.

И мы шагнули в вестибюль.

Гардеробщик подозрительно оглядел Малюту с ног до головы, но ничего не сказал и принял у него пальто с засунутой в рукав шапкой, брезгливо подцепив истрепанную петлю вешалки безымянным пальцем.

Малюта, нимало не смущаясь, внезапно сообщил в вестибюльное пространство: «Ох, и натопили!..», расстегнул засаленный ворот выцветшей ковбойки, сдвинув вниз такой же присаленный узел бежевого галстука, достал из кармана залоснившегося на локтях пиджака готовую самокрутку зверских размеров и закурил, пахнув едким дымом в лицо гардеробщику, когда тот вернулся с нашими номерками.

Короче, Малюта, мой ненаглядный и беспечный спутник, пусть и по-своему, но уже — «гулял».

И пошли мы с Малютой Скуратовым, рука об руку, вверх по мраморной белой лестнице, чтобы чуть не в поднебесье, на последнем этаже, под сводами огромного, тоже отделанного мрамором, зала, шумного, бестолкового и потому похожего на вокзал, договориться о чем-нибудь. О чем же, в самом деле? Мы пошли и сели с ним за столик в углу. Мимо нас скользили наглые официанты, туда-сюда мотались люди, взбудораженные музыкой и всяческим питьем, плыли клубы дыма, и мы растворились среди этой суеты, исчезли из обыденного мира — для всех остальных, как, впрочем, и для бойкого официанта, лишь только он принял от нас заказ.

— Так вы хотели говорить со мной? — спросил Малюта, и я увидел рядом с собой его лицо, рябое и насмешливое, и глаза его, холодные и пустые, как осколки бутылочного стекла, оправленные в чуть дрожащие, красные веки. — Говорить… Я попусту трепаться не люблю.

— Кто вы? — сказал я тихо, но мне показалось, что слова мои загремели над миром, и все люди — и те, что сидели вокруг, и те, что были за тысячи верст отсюда, — разом обернулись и засмеялись мне в лицо, глумливо и презрительно: «Глупец, и ты не знаешь?!»

— Для чего спрашивать, не понимаю, — откликнулся Малюта и пододвинул мне грязный стакан с водкой. — Выпьем за наше здравие.

Мы чокнулись и выпили.

Малюта крякнул, утер рукавом рот и, не жуя, проглотил солененький огурчик. Потом налил по новой и перекрестил стаканы, что-то бормоча себе под нос.

— Вы — Малюта! — громким шепотом выкрикнул я, уже не колеблясь ни секунды.

— Вестимо. Малюта Скуратов-Вельский — так-то будет точно. И красиво…

— Зачем вы здесь?

— Зачем мы все здесь? Зачем — радуемся, плачем, блядословим, зачем убиваем?

— Вы не могли попасть сюда!

— Кто выдумал? Поганый вздор! Я все могу, ибо, — он важно поднял заскорузлый палец, — я везде есть. И всегда! Запомни это.

— Неправда. Царь Иван Васильевич Четвертый…

— И при Грозном, и при Петре, и после, и сейчас — всё тоже я, Малюта! Нас будто много. В разных временах всегда мы жгли, рубили, убивали, мучили и доносили, и всегда опричнину лихую создавали. В каждый век — свою опричнину. Но все мы, хоть и разные, едины. Все сливаемся в одно лицо, как сотни ручейков в одну большую реку. Увидишь, вспомнишь одного — и все другие не покажутся чужими, всех признаешь… Да, Малюта был, Малюта есть и будет на земле Малюта! Без него — нельзя. Пей, парень, пей, охо-хо-хо!..