Настоящая фантастика 2009

— Не здесь. Через час. И не я. За восемьсот пятьдесят. Зато чистый товар. Плюс мне полтинник за наводку. Но только аккуратно, я очень прошу вас, аккуратно…

* * *

Коробка Научного центра была рассчитана человек на триста. Сейчас здесь работали семеро: два археографа, три геолога, один врач и один комендант.

Из-за тонкой переборки доносилось завывание марсианской зимней бури, хозяйничавшей в разгерметизированном помещении. Вторая волна штормов пришла в факторию Королев сутки назад. За час она выстудила помещения так, что приходилось работать, надев доху. Чувствительная электроника то и дело сбоила.

— Холодно…

— Мысли вслух, Егор?

— Мертвецы мыслить не способны, Макс. — Напарник ухмыльнулся.

— Разве это холодно?

— Ну да, три года назад и холода были холоднее, и дерево деревяннее, и вода водянистее.

— Послушай старожила, салага. Холодно… Нет, не просто холодно, а по-настоящему холодно здесь будет тогда, когда весь дистрикт Армстронг накроет Четвертая волна бурь. Двенадцать суток земного календаря, салага.

Максим провел здесь три года, и гордился этим единственным преимуществом, поскольку больше гордиться было нечем. Доктором и координатором археографической группы на Марсе был Егор. Более сильным археографом тоже был Егор. А Егор коллекционировал дураков, и в силу этого относился к ним со спокойным исследовательским интересом.

— Н-да?

— Через двенадцать суток придет рейсовик, и тю-тю, отогревать задницу у мамочки… Ты понял, салага?

— Максим Андреевич, ты помнишь ли, кто подписывал ведомость на поселение в гостинице?

— Ну, ты…

— А помнишь ли, там еще была крохотная цифирька — дата нашего отлета?

— Ну, была цифирька…

— Как ты думаешь, помню я ее, или нет?

— Ну, не знаю…

— Так. До этой самой цифирьки у нас с тобой остались полки с 98-й по 102-ю, то бишь последние находки. Да еще 57-я и 58-я — дары населения и конфискаты. За тобой, если память мне не изменяет, последние две. Успеваешь? Или? А?

Задав этот тройной вопрос, Егор погрузился в описание «дворцового кодекса» эпохи Лом. Очень, очень солидная вещь. Уйди она за пределы музея, и понимающий человек отдаст за нее… трудно даже представить. Цены уже не те, что пятнадцать лет назад, цены упали втрое, но и того хватит с лихвой на собственный домик неподалеку от массандровских погребов. Так-так… формат… маргиналии… соответствие каталогу Сиверса… не хватает чина княжеских свадеб, но эта утрата легко заполняется по экземплярам Библиотеки Конгресса и Государственного исторического музея…

Между тем, из-за спины доносились гневные укоризны.

— …да как ты мог усомниться… в моих способностях… три года… я ученик профессора Булкина… опыт такого уровня…

Макс продолжал разоряться, и каждую новую фразу Егор мог предугадать еще до того, как была произнесена предыдущая. Ага, сейчас будет про высокомерных новичков. Ну, разумеется.

— …и только какой-нибудь высокомерный новичок мог так не по-товарищески… нам еще работать и работать, а ты…

Очень хорошо. Миниатюра столичной школы на десятом листе и две миниатюры на сороковом листе. Варварское подражание. Уже и столицы нет, и школы нет, и дворцовый ритуал сгинул, а секта хранителей все еще реставрирует старые рукописи, копируя, по мере способностей, древних мастеров.

Строка за строкой ложились в электронный реестр Библиотеки марсианских свитков Научного центра.

Макс никак не утихал. Сейчас будет про… о! что-то у напарника необычное.

— И если я два дня сижу над маворсийской скорописью из Бункера «Хэппинесс», это еще ровным счетом ничего не значит…

Стоп. Внимание.

— Какого Бункера?

— Хэ… Хэппинесс…

— Дай-ка сюда.

Макс молча повиновался.

Это было действительно сложно. Сборник непостоянного состава, ранний период эпохи Дуд, переплет из кожи саурха, очень четкие буквы, но очень необычное письмо… Маворсийская скоропись? Вот уж вряд ли.

— Я беру это на себя. Так. Ты обязан успеть остальное.

У Макса на лице отразились смешанные чувства.

— Нет. Хватит трепаться.

У Макса на лице отразились еще более смешанные чувства.

— Или грант на четвертый сезон ты не получишь, — спокойно закрепил победу Егор. Ему осточертел этот разговор, и он просто отвернулся.

За спиной воцарилось молчание. Деловое молчание.

«Итак… либо дворцовый полуустав, либо литургический, но какой-то необычный. Тип Экватор-3? Столичный тип? Нет…»

И тут Горелов осознал, что держит в руках нечто непостижимо редкое. Вроде инкунабул Гутенберга или, скажем, анонимных изданий до-федоровской типографии в Москве. Или второго списка «Слова о полку Игореве».

Тип Сакра-1.

А? А?.. Да!

Никто, ни одна живая душа до сих пор этого не заметила. Хотя к первому листу небрежно приляпана бирка «Дар Дага Тэнга» и, стало быть оно лежит в Научном центре, на подарочной полке, больше пятидесяти лет. Твою мать! От Сакра-1 известно всего три отрывка. Отрывка! По листику каждый. А тут — целая рукопись… Да это… Да это сенсация, ребята. Я ждал этого всю жизнь. Так сказал когда-то Арциховский, открыв первую берестяную грамоту: «Я ждал этого всю жизнь. Рабочим — по месячному окладу».

Руки холодеют от благоговения.