А остановилась я неудачно. То есть это я потом поняла, что неудачно, а тогда мне место показалось подходящим: маленькая, почти не заросшая поляна, рядом ручеёк, земля не топкая. Чёт и Нечет воздух понюхали, пошмыгали туда-сюда и тоже полянку одобрили. Кусты опять же… Надо было сразу осмотреться, но когда припрёт – какой осмотр! А потом, когда я кострище обустраивала и на старый портал наткнулась, у меня уже шалаш стоял, вода была принесена. Это парням легко, а девчонке от воды трудно уйти. Перед тем как под
А ночью и вспыхнуло.
Раз десять видела, как к нам человека перебрасывает, а всё никак привыкнуть не могу, пугаюсь до одури: свет, искры сыплются, чуть ли не молнии трещат, деревья ходуном, днём радуги, ночью шары… Кажется, что человеку живым не пройти: ан нет, проходит, ещё как, для этого и сделано. Вот только никогда не знаешь, кого принесёт. Но испуг испугом, а насчёт что делать, это у меня давно само собой получается, для этого мне и просыпаться не надо. Звезда ещё не разгорелась, еле контуры проглянули, а я из шалаша в одних штанах, споткнулась, шляпу раздавила, мешок с добычей – в кусты, сама кубарем в другие и лежу на пузе: я не я, и лошадь не моя. Шалаш, конечно, в кучу, но оно и хорошо: прах с ними, шалашом и шляпой, зато не так заметно. Чёт с Нечетом ещё до этого слиняли – они к таким вещам привычные: сначала дёру, а уже потом разнюхивать. И это, наверное, правильно.
Чёт и Нечет – это крысы. Не сказать, что натасканные, но ручные – на ярмарке не показать, зато в моём деле помощники хоть куда, в любую щель пролезут, и чуялки их плохо видят, а то и вовсе не замечают. Они по виду разные, хотя из одного помёта братья: Чёт потолще, Нечет подлинней и куцый – ему ещё в детстве полхвоста ловушкой оттяпало. Я в своё время долго решить не могла, которого взять – и тот, и другой были с задатками. Так обоих и оставила и не пожалела о том, а остальные где-то сгинули. Папаша их ещё умнее был, такая бестия, жаль, прожил недолго, но и эти ничего, сообразительные. Хотя крысы, они крысы и есть: вся ихняя жизнь – одно сплошное пожрать и спрятаться.
Совсем как у меня.
Меж тем, гляжу – звезда уже погасла, а посредине поляны человек нарисовался. Один. Вроде взрослый. И вроде мужчина, да только разве в темноте разберёшь? Я тоже мальчишечью одежду ношу и волосы срезаю коротко – при моём занятии так удобнее: и прятаться легче, и под
И тут он меня удивил. По правде сказать, на наш аллод из прочих мест нечасто люди попадают, а если попадают, то случайно. И ведут себя обычно одинаково: на колени падают, бегут, руками машут, бранятся, предков призывают. И вопросы соответствующие: «Где я?!», «Куда меня занесло?» (а то и просто: «Есть тут кто?», но это самые спокойные). А этот повертел головой, повертел, развернулся к тем кустам, под которыми я пряталась (у меня мурашки по спине), и говорит так изумлённо, как бы мне, но ни к кому не обращаясь:
– Клянусь Незебом, – бормочет. – Ничего не понимаю… Это что же здесь произошло?!
Я не столько удивилась, сколько призадумалась. Во-первых, «что» произошло? Что он такого заметил? Или я наследила? Во-вторых, где «здесь»? На полянке? В портале? Или вовсе – на нашем аллоде? Если третье, то… Однако!
Но пока я думала, о чём дядька толкует, тот нагнулся, посвистел, подвигал руками, словно в ладони воды зачерпывал, – я ахнуть не успела, гляжу: сидят мои Чёт с Нечетом у дядьки на руках, да не просто сидят, а мордочками водят, глазки щурят, рукавом занюхивают. И вроде как им хорошо там у него. Я от такого предательства аж обалдела.
А дядька глянул в мою сторону и говорит (теперь уже точно мне):
– Ну всё, хорош тихариться. Выходи давай, не бойся.
Ну, теперь и ежу было понятно, что прятаться бесполезно, и я встала.
– Вовсе я не боюсь, – говорю.