Настоящая фантастика 2014

Вернемся теперь к утверждению, что повесть «Закат отменяется» как нельзя лучше подходит для демонстрации «родимых пятен» жанра. Что мы имели в виду? При всем уважении к автору, не можем не заметить: труд, проделанный для придания повествованию исторической достоверности, напрасен. Казалось бы, все хорошо: язык измененной реальности проработан великолепно, детализация описаний достаточна, притом не чрезмерна, стилизация удачна и сюжетно оправданна, чего же не хватает, чтобы воскликнуть: «Верим!» и поставить повести высший балл?

Автору не следовало так вольно обращаться с математической терминологией. Не стоит употреблять слова только потому, что они красиво звучат. Представляет ли автор размерность «фазового пространства», в котором коварные его Управители строили «траектории движения общества»? Полагаем, что нет, поскольку двумя абзацами ниже он, забывшись, вместо фазового пространства говорит о фазовой плоскости. Ну, это полбеды, Покровский, исповедуясь перед племянником, вполне мог перепутать, к тому же он не математик. Представляет ли автор объем вычислений, потребных Управителям для «расчета траекторий в фазовом пространстве» такой мерности? Знает ли автор, когда возник термин «теория катастроф»? Осознает ли он, какой математический аппарат использовался для создания теории динамического хаоса? Мы вынуждены ответить отрицательно. К сожалению, исповедь профессора Покровского, запланированная автором как кульминация, вызвала у нас парадоксальную реакцию – гомерический хохот. Впечатление от повести, в общем положительное, было подпорчено. Господа альтернативные историки! Может быть, для изменения вывесок на общественных институтах и достаточно вовремя убить какого-нибудь Богрова, но никакими терактами вы не добьетесь от науки исполнения семидесятилетней работы тысяч ученых за один день. Лучше вызывайте джиннов или заклинайте древних богов, выйдет достовернее.

Отметим, что не слишком удачные «математические» изыски носят антуражный характер. Полагаем, автор поступил бы правильнее, заменив реальные термины придуманными: неспециалист не заметит разницы между инцидентным пространством и пространством фазовым, а специалист, встретив незнакомый термин, выдумает соответствующий математический объект. Нам кажется, автору приятней, когда журят за умышленное умолчание, чем когда бранят за вранье или уличают в невежестве. Впрочем, как мы уже говорили выше, указанные огрехи нельзя считать недостатком одной лишь повести «Закат отменяется». В большей или меньшей степени сказанное относится к любой попытке достоверно поговорить об истории в сослагательном наклонении.

Мы готовы простить Плотникову варварское отношение к математике и несколько «смазанную» кульминацию – за великолепный финал. При первом прочтении может показаться, что прогулка Михаила Афанасьевича по скверу у Патриарших прудов всего лишь рамочная сцена, устроенная отчасти для того, чтобы дать герою повод вспомнить о киевских событиях и разговоре с Покровским, отчасти для демонстрации читателю «контрастирующих» с реальностью бытовых мелочей. Все эти «электробусы», «вертопланы Сикорского» упоминаются равнодушно, как и фантоматическое оборудование частного врачебного кабинета Булгакова, и к финалу нам становится понятно почему. Не радуют Михаила Афанасьевича, известного врача-венеролога, ни деньги, ни воля, ни слава. Смутное недовольство главного героя собственной, вполне удачно сложившейся судьбой в финальной сцене усиливается. Наблюдая глазами Булгакова, как «осколки заката плавятся в оконных стеклах», мы понимаем, что он несчастлив первого мая тысяча девятьсот двадцать девятого года, в час небывало жаркого заката. Мысль о том, что нужно бы вернуться домой, в семикомнатную удобнейшую квартиру, к Тасе, ему ненавистна. Вовсе не жара удерживает его в сквере под липами, он медлит, вспоминая пережитое, словно бы ждет кого-то. Его беспокойство передается нам, и, когда «зрелая луна в потемневшем небе наливается живым серебром», достигает наивысшей точки. Мы ждем развязки. Господин престранного вида – клетчатый, в кургузом пиджачишке, с жокейской шапочкой в шарнирной руке, – приставший к Булгакову с предложением составить гороскоп по новейшей астрологической методе, кажется нам знакомым. Мы готовимся к страшным чудесам, но Михаил Афанасьевич отвечает клетчатому гаеру, что никогда не разговаривает с неизвестными, беспрепятственно покидает сквер, садится на «электробус марки 201-бис» и едет к себе на Садовую.

Примечательно то, что автор дважды в коротком фрагменте упоминает дутые электробусные шины. Нет рельсов на Патриарших, там не ходит трамвай. Ничто не грозит Михаилу Афанасьевичу, ничто не может помешать ему вернуться домой. Страшных чудес не будет.