Наиболее известный пророк-охранитель «старого режима» – маркиз де Сад. Ветеран Шестилетней войны, он во всех подробностях рассмотрел ту кровавую революционную мясорубку, в которой обречено было сгинуть его потомство, и загорелся идеей не допустить бойни. Проблема была в том, что царедворцы в гробу видали перемены, и даже «энциклопедисты» не могли расшевелить их своими рациональными и продуманными фантасмагориями – «после меня хоть потоп». Де Сад зашел с другой стороны: стал «бить на жалость» и попросту пугать. Его описание четвертования юного Людовика XVII на гильотине (само слово подслушано в будущем, происхождение не ясно), видения Парижа, осажденного англо-немецкими войсками и страдающего от голода («Жюстина, пожирающая своих детей»), сладострастное составление проскрипционных списков каким-то провинциальным адвокатом …беспьером – напугало очень многих. Популярностью его труды соперничали с трудами Вольтера. В итоге было составлено тайное общество, которое охотилось за некоторыми младенцами и заодно поставляло маркизу девушек для «беспрерывного умножения потомства»[11]
.То, что маркиз изменил историю, не вызывает сомнения. Широчайшая кампания, вдохновленная несколькими книгами, закончилась убийством некоего мальчишки – Жана Виктора Моро. Фамилия «Моро» к тому времени была известна минимум четырем визионерам, и английский кабинет даже выделил тысячу двести фунтов на «воспитание будущего союзника Англии, буде таковой сыщется»[12]
. Провинциальный адвокат де Робеспьер был убит на первом самочинном заседании Генеральных штатов – хотя странно видеть в этом тщедушном заике будущего диктатора. Другое дело, что лучше бы не вмешивались. Друг народа Марат и скромный артиллерист Бонапарт (император с 1803 года) учинили во Франции такой кавардак и настолько основательно перепахали Европу, что никому мало не показалось. Париж не умирал с голоду, но французы сотнями тысяч гибли в соседних странах.Из попыток напугать общество пришествием очередного монстра в человеческом обличье и его жуткими злодеяниями родилась традиция «романов-ужасов». Если вы очередной раз перечитаете «Ребенка Розмари» (матушку Виктора Моро звали именно так), или «Молодого Франкенштейна», или «Тома Марволо Реддла» – можете быть уверенными, что корни идут оттуда. Мрачные интерьеры, попытка противостоять судьбе, сомнительные злодейства – и тьма, которая скрывает все.
Но чем же тогда цивилизованные европейцы лучше африканских дикарей? Ведь традиция романа-воспитания возникла даже раньше – «Крошка Фриц», попытка сделать благонамеренного человека из будущего Фридриха II – и все равно скатились к убийствам?
История предупреждает о том, что она переменчива, но ее все равно не слушают. Ведь знатным людям куда проще пойти на любую гнусность – задушить младенца в колыбели, сжечь город – чем отказаться от привычных и доступных привилегий. Любой системный кризис требует принципиально нового мышления, совершенно оригинальных действий. И визионеры тут ничем не лучше всех остальных людей – им хочется сохранить привычный образ жизни. Де Саду, чтобы предотвратить революцию, требовалось не вычислять имена будущих возмутителей спокойствия, а создать механизм, который бы обеспечил пребывание энергичных людей в кресле первого министра. Для этого нужна была самая малость: расставание с образом эпатажного, шокирующего светского льва – и каждодневная политическая работа. Но маркизу до смерти хотелось развлекаться…
Вторым главнейшим течением в фантастике – имевшим куда больше оснований на статус «пророческого» – стали комиксы.
Гравюра на меди, печатный станок, тысячный тираж эстампа – и вот платье, фасон которого войдет в моду через десять лет, уже сейчас рассмотрено в лучшем виде. Будет ли готово общество принять послезавтрашнюю моду – отдельный вопрос. Но ведь в будущем интересна не только мода?
Образы еще не созданных зданий – самое раннее, что приходит в голову граверам. Гравюры Жана Кало, на которых показан Версаль за шесть десятилетий до его постройки, неизменно вдохновляли современников.
Вот с техникой – сложнее. Можно ведь, не разобравшись в принципах ее устройства, показать картинки использования новых изобретений. И сила образов будет никак не меньшей, чем у черных букв на белой бумаге.
Видел ли Босх в грядущем те самые механизмы, которые изобразил на картинах? Загадка. Но воздушные шары рассмотрели уже в начале XVIII века и смогли довольно удачно воспроизвести к 1750-му. Пароходы начали строить в Англии и во Франции практически одновременно – паровая машина уже была, а видения подталкивали к «морскому» использованию. Автомобили, неоднократно виденные в грядущем, пытались соорудить уже с 1820-х, но изобретатели лишь разорялись или пускали на ветер казенные субсидии. Не выходило заглянуть под капот. Также не получалось с дирижаблями – паровые двигатели бесполезны для воздухоплавания.