Настоящая фантастика 2014

Ее нос уловил сладковатый запах смерти. В тусклых глазах Папочки не было ни ласки, ни сожаления, ни осуждения.

– Иди ко мне… – снова прошелестел бесплотный голос с невероятной и безнадежной мукой.

Девушка моргнула. Слезы застилали глаза.

«Во что ты играешь со мной? Мне слишком плохо…»

Она потеряла его из виду всего лишь на мгновение. Ее веки сомкнулись, разомкнулись… и она начала тихо скулить от животного страха.

Лицо сидевшего в кресле существа уже не было лицом ее «отца». Она увидела голову, рыхлую, как тесто, с глубокими провалами вместо глаз, зыбкой извилистой щелью рта и паутиной движущихся морщин. Лицо было круглым и мертвенно-белым, будто луна, но вовсе не по той причине, что на него падали лучи ночного светила…

И тут кукла, о которой девушка успела забыть, зашевелилась у нее за пазухой. Ощущение, что она беременна чем-то, что еще недавно было мертвым и вдруг ожило, оказалось чрезвычайно сильным, словно прямиком перенесенным из генетической памяти. А еще она почувствовала щекотку – поначалу легкую, – но это было не то, от чего ей хотелось смеяться. Потом щекотка сменилась приглушенной болью, точно кто-то копался в ее потрохах, а она находилась под местной анестезией. Но все было гораздо хуже: кто-то попросту пожирал ее, а она совсем не была спартанским мальчиком. И тогда она с ужасающей ясностью поняла: кукла – это был последний «подарок» от Папочки.

– Впусти меня, – попросил атавистический кошмар, и девушка даже не заметила, как отчаяние повалило ее на пол и вернуло в позу зародыша. Она услышала частый глухой стук – это билась о линолеум ее голова – и почувствовала вкус крови, но не боль.

Неясная фигура потянулась к ней из кресла, накрыв своей тенью. Что-то (или кто-то) пытался прорваться сквозь твердую скорлупу ее ужаса… и наконец проник в нее, сделавшись центром крика, который расходился в темноте подобно кругам на воде…

9

Преждевременно состарившиеся, высохшие, шелестящие оболочки, звавшиеся твоими сестрами… Они говорили тебе о смирении. Они рассказывали, в чем следует искать утешение. Они толковали о жизни вечной, что ждала тебя после жизни земной – если, конечно, ты не поддашься дьяволу, который предложит тебе кое-что поинтереснее одиночества, бездетности, нагоняющих тоску ритуалов и укоряющего шепота невест христовых – настолько обескровленных, что у них не осталось сил даже на то, чтобы закричать. Они говорили тебе, что мир за стенами монастыря – сплошная угроза для души, и чего же они добились? Ты стала думать о дьяволе и мечтать о его подарках.

Он оказался куда щедрее Санта-Клауса.

* * *

Обнаружить после этого, что в вагоне она уже не одна, было не самым большим потрясением. И в каком-то смысле даже спасением от себя самой. Словно бесплотная рука, шарившая у нее внутри в поисках припрятанного безумия и почти добравшаяся до цели, внезапно выскользнула и занялась тем же – но снаружи. Огромное облегчение. Мир снаружи и так всегда был для девушки чужим, враждебным, холодным и обладал всеми симптомами депрессивно-маниакального психоза. А тут и обстановка оказалась как нельзя более подходящей…

Напротив нее сидел человек («А ты уверена?») – сидело существо, похожее на человека. То самое, из палаты внутри шатра. То, чьим хозяином был абориген в желтом халате, – хотя теперь девушка сомневалась в этом. В течение нескольких секунд она всерьез пыталась решить очень старую проблему, о которую сломали зубы пара десятков философов и пара сотен психиатров: что делает человека человеком? И действительно, не внешнее же сходство с прочими двуногими и прямоходящими. Не способность издавать членораздельные звуки. И даже не желание играть с себе подобными в какие-нибудь нехорошие игры и при этом обязательно выигрывать. Наверное, дело в чем-то совсем простом, подумала девушка. В том, что лежит на самой поверхности и потому всегда ускользает. Как сейчас ускользнуло и от нее. Но это было даже к лучшему: она вдруг осознала, что пытается спрятаться от необходимости действовать в лабиринте мыслей, хотя никакая мысль помочь не в состоянии.

Сидевшее перед ней существо было совершенно голым, но не испытывало от этого ни малейшего неудобства. Напротив, оно непринужденно мастурбировало. Почти двухметровый рост, лицо с пухлыми чертами пятилетнего ребенка и рыхлая на вид кожа, не знавшая солнечного света. Достоинство соответствующего размера поршнем двигалось внутри кулака, который был немногим меньше ее головы. Навершие цвета сырого мяса смахивало на заимствованную часть какого-то другого, не настолько бледного тела, а его мелькание от многократного повторения выглядело как дурацкий фокус.