Настоящая фантастика 2016

– Топай, топай, театрал. Беги до самой Таганки. Сам вычислишь кратчайший путь или помочь с расчетами?

Подошла вплотную. Еще доля секунды – и придется ее обнять. Я попятился, придерживая фотоаппарат.

Так меня и отконвоировали спиной вперед через коридорчик прямо в операционный зал. Ира продолжила обвинительную речь и здесь:

– Заруби себе на носу: красиво отремонтированный институт – это не клумба, доброе отношение начальства – это не удобрение, а красивые ученые – это не цветочки! Мы – не растения!

Какие образы! Хоть сейчас на бумагу! Я восторженно захлопал ресницами.

– Чего пялишься?

Бедра уперлись в боковину дивана – и я плюхнулся задом на мягкое. Ногами кверху. Тапочки улетели, но фотоаппарат удалось сберечь.

Научная деятельность в операционном зале резко остановилась. Девушки все внимание переключили на меня. Оно того стоило. Не каждый день увидишь, как журналист центральной газеты летает вверх тормашками. Я отыскал тапочки, обулся и как ни в чем не бывало снова сел на диванчик.

Ситуация, скажем так, пикантная.

Ей-богу, лучше бы бронежилет – и на передовую.

Споткнуться – не грех, главное – человеком подняться. Вроде бы удалось: искушение преодолел, на провокацию не поддался. Девчонки смотрели на меня, раскрыв рты. Это непорядок. Мне их жалости не нужно, пусть для другого случая приберегут. Чтобы разрядить ситуацию, я запел:

И нам завидуют бесстыжие нудисты:
У нас нет комплексов,
Ведь мы парашютисты![4]

Сработало! Девчонки оттаяли и заулыбались. А Ира… Ира решила продолжить начатое. Отступать ей было некуда. Нельзя выплеснуть душу наполовину. Сорвало кран – любуйся фонтаном. Пришлось огрести сразу за всех собратьев по перу. Где-то я ее даже понимал. Ходят тут всякие из желтой прессы! Работать мешают! Лезут в душу с бестактными вопросами, потом статейки гадостные публикуют – и превращаешься ты из ученого в шалаву. Терпишь, терпишь… Обида накапливается, накапливается… Вроде бы уже привыкла, притерпелась. И вдруг – на тебе, получи! Из центральной газеты очередной репортер является. С виду – вполне адекватный. Не дурак. Разговорились, даже искорки какие-то пробежали, симпатия возникла. Девочка успокоилась, чаем гостя напоила, пирожком с плюшкой накормила, раскрыла душу, поделилась горем. В ответ – лошадиное ржание. Нежданчик! Сколько ж можно терпеть? Затянувшаяся рана открылась, и девочка сорвалась.

Ира подошла ко мне вплотную, глубоко вдохнула, открыла было рот для очередной тирады и вдруг так настороженно, почти шепотом спрашивает:

– Это что у вас красное мигает?

Я аж выдохнул. Думал, что-то серьезное случилось.

– Кстати, да! Хорошо, что напомнили. Диктофон лучше выключить, пока вы еще чего-нибудь не наговорили.

Я нажал кнопку – огонек перестал мигать – и от греха подальше убрал диктофон в карман брюк.

– Отдайте!

– Ира, это уже уголовная статья. Грабеж и порча чужого имущества. Давайте закончим наши отношения обычными оскорблениями и не будем переходить к рукоприкладству. Мне завтра с утра нужно быть в редакции и желательно без царапин и фингалов.

Но Ирочку было не остановить. Поняв, что вожделенный диктофон ей не светит, она решила раскрыть передо мной душу:

– Ненавижу журналистов! Вы все завистливые, продажные гады! Только и можете, что людей грязью поливать! Правильно вас люди называют! Только мне повторять противно! Вот вам смешно, вы над всем стебетесь, а знаете, как трудно поступить в аспирантуру, если на взятку денег нет? А защититься? Научному руководителю – дай, оппонентам – дай, потом всю эту шоблу еще и в ресторан вести надо, потому что на обычную столовую они не согласные. А вы все лыбитесь, да? Вам все еще смешно? Ну конечно! Вы же не ученый. Вам же наплевать на будущее российской науки, вы же у нас…

Слева от дивана раздалось громкое покашливание. Семен Михайлович с красным лицом стоял в проеме двери и мял руками шапку. Снять пальто и переобуться еще не успел. Сколько же он там уже стоит?

– Что здесь происходит? – чеканя каждое слово, спросил Семен Михайлович.

Я воздел руки к потолку:

– Улыбнулся не вовремя! Да кто ж знал, что…

– Он смеялся над нами, да еще и театром дразнил! Гуманитарий! – крикнула Ира.

Семен Михайлович сглотнул слюну и произнес нарочито спокойно:

– Послушай меня внимательно, будущее российской науки. Ты уже второй год диссертацию домучить не можешь, ты не ученый, ты аспирантка, а хамишь, между прочим, кандидату филологических наук, который при защите ни копейки никому не заплатил, да и банкет, если верить моим ваковским друзьям, устроил вопиюще скромный. В столовой факультета, если не ошибаюсь.

Я подорвался с дивана:

– Трудные были времена! Первый год после вуза…

Семен Михайлович жестом усадил меня обратно.