Настоящая фантастика 2016

С неделю после того мальчик не выходил на улицу, не купался и не смотрел фильмы в синематографе. Ночами снились кошмары. По всем бульварам гнался за ним разъяренный скрипач Паганини, потрясая огромными кулаками, кричал: «Отдай мою скрипку, мерзавец!» Сотни одинаковых девочек с розовыми бантами ядовито смеялись, когда он выходил на сцену и у него одна за одной – «дзынь! дзынь!» – лопались струны. Рогатый дьявол, похожий на вокзального мильтона Плевако, являлся, чтобы отобрать инструмент и утащить душу прямиком в ад. И самое страшное – повесившийся Алабаш ухмылялся мертвым лицом, показывал синий язык – что, добился моей смерти, брат названый? Но обошлось – ветер переменился, жара спала, дурь из головы вышла. Митяй снова стал заниматься, сперва нехотя, потом истово. Он понял одно – что играть он сейчас не умеет. Но раз ему суждено быть музыкантом, раз он проклят, то выбора не остается. Вопрос лишь во времени – сколько придется учиться.

В сентябре подошел срок уплаты за прожитье. Денег на кармане оставалось не густо – щедрая жизнь выходила дороже, чем мальчик думал. Ранним утром, убедившись, что его никто не заметил, Митяй сбегал к потаенному месту на Круглой башне. Приметный кирпич так же верно прикрывал выемку, но тайник оказался пуст. Может быть, Алабаш передумал и забрал свою долю добычи? Или кто-то чужой пробрался? В любом случае передышка, отпущенная судьбой, завершилась. Надо было что-то решать со своей жизнью. В начале весны исполнится тринадцать, отец в эти годы уже работал. Возвращаться к бездомью, грязи и нищете – ни за что! Играть на улице – так подавать не будут здоровому обормоту. Податься в порт? Ловить рыбу? Стать батраком у тетки – она одинока, немолода. Или?.. Детдомовскими порядками, крысами в супе, воровством, побоями и злобными надзирателями пацаны пугали друг дружку зимними вечерами, но болтовня болтовней, а школа школой. Опять же, крыша над головой, харчи. Глядишь, и с музыкой помогут.

В тот же день Митяй попрощался с теткой, объяснив ей, что денег больше не светит, а нахлебником он сидеть не намерен. Для приличия Ганна повозражала, удерживать всерьез не стала – она хорошо относилась к мальчику, но родственной любви между ними не завелось. На прощанье она спекла пышный курник, подарила племяннику почти новую вышитую рубаху и мужние порты, подкоротив кое-где. Громко сходила в лавочку за ботинками и картузом – пусть люди видят, не босяком отпускаю. А потом отвела к скучным серым воротам и объяснила чахоточной барышне-воспиталке: «Так, мол, и так, не могу прокормить сироту, документов никаких нет, пишите: Митрий, Васильев сын, по фамилии Бориспольский, родился аккурат под Пасху, двенадцать годков назад». Под неласковым присмотром Митяй разделся, сдал шмотки, кое-как вымылся, стесняясь голого тела. Старичок-парикмахер догола обстриг лохматую голову, добродушно ворча, мол, об такой волос зубья машинки сломать недолго. Казенная одежда оказалась колючей и неудобной, непривычное белье давило на тело. Воспиталка, презрительно щурясь, предупредила – второй выдачи не будет, порвешь или на базар снесешь, будешь ходить в чем хочешь. Митяй чуть заметно пожал плечами – главное, что разрешили оставить скрипку.

Полтора десятка разновозрастных мальчишек, населявших общую спальню, приняли новичка без особой радости. Зная обычаи пацанов, Митяй приготовился к неприятностям и при первой попытке домотаться дал сдачи. Он никогда раньше не дрался всерьез, но подвальная школа его многому научила – бить больно и страшно, напугать не только противника, но и зрителей, чтоб уважали впредь. С первого удара он расшиб противнику нос до кровавых соплей, со второго уронил с ног. Пацаны завопили «лежачих не бьют», но Митяй ухватил врага за волосы, стукнул об пол и волтузил, пока тот, захлебываясь слезами, не попросил пощады. А потом пообещал, что искалечит всякого, кто попробует тронуть его самого или его скрипку. Зрители смотрели на представление, раскрыв рты, – пожелай Митяй, он вполне мог бы помериться силой с главарем этой шайки зверенышей и занять его место. Но он не искал ничьей дружбы. Занял «дачку» на отшибе, собственноручно собрал хитрую щеколду на тумбочку и зажил сам по себе.

Первые недели он тяготился строгим режимом, необходимостью спрашиваться, чтобы сходить до ветру, скудными порциями невкусной еды, придирками воспиталок и постоянными мелкими сварами пацанов. В школе его как малограмотного отправили в первую группу, и сидение рядом с сопливой малышней бесило невероятно. Все свободное время Митяй посвящал скрипке, пиликая до судорог в пальцах и приступов головной боли. Импровизировать, вторя ветру, волнам или городскому шуму, здесь, конечно же, не выходило, но ставить технику и быстроту удавалось вполне. Гордый Митяй чувствовал – все проворней перескакивают по струнам пальцы, все реже сбивается с такта, режет фальшивым звуком мелодия.