Настал день, и земляне стали возвращать долг. Честь вернуть его в этом отсталом, варварском мире выпала Клебанову. Он уже почти рассчитался. Местный Иисус Навин ждёт, защитный кибер настроен на его биотоки и готов ликвидировать любую опасность, предотвратить любую угрозу. Народ закалился в скитаниях, место покорных рабов заняли воины, привычные к лишениям и насилию. В этом заслуга его, Клебанова. Нужда в опричнине теперь отпала, как и у Моисея в жестоком роде левитов, беспощадно карающем крамолу и ересь. Завтра опричнину уничтожат, и у избранного Клебановым народа начнётся первый день новой эры.
– Ради чего? – Шардар глядел на чудотворца в упор. – Ради чего ты десятки лет издевался над моими сородичами? Зачем натаскивал псов, что казнили, грабили и насиловали мою родню?
– Ты не поймёшь. – Чудотворец устало вздохнул. Серебристое сияние, в которое он был закутан, словно в кокон, дрогнуло и, вернувшись в прежнее положение, застыло. – Я мог бы рассказать тебе, но у тебя не хватит ума понять. Просто поверь мне: там, за рекой, благодатные и плодородные земли. Там живут изнеженные, несколько поколений не знавшие войн богатеи. Ты поведёшь своих людей на тот берег. В сражении разобьёшь слабое, негодное для битвы войско. Обратишь в рабов мужчин и заберёшь женщин. Расселишь свой народ там, где он того заслуживает. Тебе выпала великая честь. Потомки запомнят твоё имя и пронесут его через столетия. Ясно тебе? Вот и всё. Не благодари.
Благодарить Шардар не стал. Он чувствовал, всем своим существом чувствовал, что чудотворец говорит правду. Но это была злая правда, скверная и негодная. Правда чужака, злодея и самозванца. Врага, который десятилетиями издевался над целым народом и наконец привел его на погибель другим.
Час назад Шардар встретился с братьями, оплакал с ними сгинувшего от пустынной лихорадки отца, наложившую на себя руки сестру и угасшую от горя маму. Виновник стоял перед ним. Благодетель. Чудотворец. Господин. Окутанный серебристым сиянием, которое, по словам братьев, не пробивает пущенная в упор стрела.
«Сейчас я тебя убью, – не отводя от чудотворца взгляда, мысленно проговорил Шардар. – Уничтожу, как пустынного гада».
Кровь бросилась ему в лицо, кулаки сжались. Паук появился, как и прежде, мгновенно. Скользнул, замер у ног.
– Давай, – выкрикнул Шардар во весь голос. – Убей его!
Чудотворец застыл в пяти шагах. Его глаза, блеклые, выцветшие, жестокие, теперь круглились от страха. Паук медлил, он будто бы колебался в нерешительности.
– Бей, – рявкнул Шардар. – Бей же, ну!
Клебанову чудом удалось подавить страх и заставить себя действовать. Он рванулся, выдернул из-за пояса дез-интегратор. Он не успел – кибер решился на мгновение раньше. Полоснувший Клебанова поперёк груди аннигиляционный луч раскроил силовой контур.
– Дурак, – на местном наречии выдавил из себя Клебанов. – Какой дурак…
Он рухнул навзничь. Шардар долго молча смотрел на мертвеца. Потом повернулся и пошёл прочь. К кому из них двоих относились последние слова чудотворца, Шардар не понял.
Духина Наталья. Училка и фига
Солнце – злое. Из-за него у нас тошнота, кровь из носа, судороги – и это ещё по-божески, предки так вообще вымирали семьями. Мы боимся его, избегаем; но без него ещё хуже.
И вот Петька выдал идею: ошибаемся мы, Солнце не злое. Не оно виновато в наших бедах. Дело в другом.
Это «другое» мы и идём сегодня исправить. На рассвете: и не темно уже, глаз выколи, и день ещё не вошёл в силу, не сильно цапает злобным когтем.
На площади у Собора толпится народ: нас провожают. Ловлю на себе жалостливые взгляды. И на Петю глазеют, не стесняясь. Ему шестнадцать, но по виду больше двенадцати не дашь, тщедушный больно. Зато умный – вон какую идею родил. Я училка, Петя мой ученик, и я поручилась за ту идею. Вот и пожинаем плоды, инициатива наказуема. И пусть. Делать что-то надо, хотя бы пытаться.
Мысли скачут, не давая сосредоточиться. Но лучше так, чем откинуться в обморок. В обморок нам нельзя! Мы затеяли – нам и расхлёбывать. Тело ватное, мышцы отказывают… держаться!
Мужики, ухая, выдирают из ворот блокирующий стальной брус. Тянут на себя тяжёлые створки. Ржавый скрип бодрит, гонит оцепенелость. Пора.
Воины просачиваются внутрь, мы с Петей тоже. Все в плотном облегающем одеянии, высоких ботинках. За нами хрустят, смыкаясь, ворота. Скрежещет водружаемый на место брус. Всё, отсечены от мира живых.
Рысцой пересекаем двор и проникаем внутрь. Ну здравствуй, Собор.
Под ногами скрипит песок… или обглоданные кости?
Тело потихоньку отходит от ватности, но, зараза, начинает трястись… главное, чтобы воины не тряслись, им драться, не нам. Мы с Петей драться не умеем, слабенькие. Где они, твари? Из какого угла проявятся?
В нос шибает премерзкое амбре: сладковато-гнилостное вперемешку с плесенным. Накатывает тошнота, содержимое желудка рвётся наружу… только этого не хватало! Воображаю цветок с ярким экзотическим благовонием… Помогает.