Летом погода в Нью-Йорке отвратительная. В первых числах июня сломался кондиционер, и владелец театра (как мне сказали, отец Дэвида Ли Рота) решил, что чинить его слишком накладно.
Вообразите себе такой узкий тоннель (на самом деле бывший зал «экспериментального кино»), вмещающий три сотни человек; постоянно 102 градуса минимум, стопроцентная влажность и никакой циркуляции воздуха.
Пол сцены был покрыт зеленым ковром. Когда мы снимали на видео «Мистер Зеленые Гены» артисты втоптали в ковер целую кучу овощей и море взбитых сливок. Ковер так и не почистили.
Чучело жирафа и прочие наши игрушки для представления хранились в ящике сбоку от сцены вместе с гнилыми овощами. Вся органическая материя в театре размножалась, издавая «дурной запах».
Гнилые овощи — не единственный элемент «зрелищной части» ранних выступлений МВИ. Однажды я предложил соорудить аппарат — нечто среднее между виселицей и душем устаревшего образца. Душевой занавеской послужит американский флаг, а за ним на виселицу повесим бок бычьей туши (при комнатной температуре). Я предлагал в конце представления выкатывать все это на сцену и под фанфары открывать занавеску, выпуская в публику мух.
Как бы то ни было, репетировали мы там каждый день. Однажды вошли трое морпехов в полном парадном обмундировании. Они сидели в первом ряду и ни слова не говорили. Я поздоровался и, разумеется, предложил им с нами сыграть.
Я спросил, знают ли они какие-нибудь песни. Один сказал, да, они знают «Дом восходящего солнца» и «Все должны убиться». Я сказал: «Прекрасно! Хотите с нами сегодня спеть, парни? Мы бы С ВОСТОРГОМ попели с морскими пехотинцами». Они сказали, да, хотят.
Я предложил: «Сходите напротив, в "Оловянного ангелочка", выпейте и возвращайтесь, когда начнется представление».
Когда они вернулись, я вывел их на сцену — хотя заниматься подобными вещами в парадной форме им наверняка запрещено — и заставил петь «Все должны убиться». К тому времени они уже были пьяны в стельку, и посему я подсказал им такую идею: «Не хотите ли продемонстрировать, публике, чем зарабатываете?»
Я вручил им большую детскую куклу и сказал: «Предположим на минутку, что эта малютка — ваш узкоглазый враг». Под нашу музыку они принялись потрошить куклу. Это было жуткое зрелище. Когда все было кончено, я их поблагодарил и под негромкий аккомпанемент показал публике изуродованные кукольные останки. Никто не смеялся.
В другой раз с нами играл Джими Хендрикс. Я прежде его не знал и не помню, как мы познакомились, — не исключено, что в «Оловянном ангелочке». Через несколько дней он зашел к нам в квартирку на Чарлз-стрит со своим другом, барабанщиком Бадди Майлзом. На Джими были зеленые бархатные штаны, сплошь разукрашенные, — они с Бадди собирались в гости. (Бадди только и сказал: «Привет, Фрэнк», — после чего сел, откинулся на спинку дивана и захрапел.) Они пробыли у нас часа полтора. Бадди успел хорошенько выспаться, а Джими, демонстрируя танцевальное па, разорвал в промежности брюки. Гейл их зашила. Когда настало время уходить, Джими сказал: «Пошли, Бадди». Храп затих, и они удалились.
Однажды я направлялся завтракать в «Оловянного ангелочка», и ко мне подошел парень в костюме из оленьей кожи — в июле — с жиденькой черной бородкой и всклокоченными волосами. Он сказал: «Я хочу играть в вашем бэнде».
«Ты на чем играешь?» — спросил я. «Ни на чем», — ответил он.
«Прекрасно, — сказал я, — ты принят». Его звали Сал Ломбардо.
Вечером я дал ему маракасы и тамбурин — ему ничего не заплатили, зато он стоял на сцене и «играл в бэнде».
В наши представления входил так называемый ежевечерний «принудительный отдых» — нечто вроде участия публики, разве что сопряженного с большей опасностью.
Мы играли какую-нибудь вещь, а я наклонялся и говорил: «Сал, видишь вон того парня? Веди его сюда». Сал хватал парня и тащил его на сцену. После чего я имел честь изобретать для несчастных новые виды «активного отдыха», вынуждая их «участвовать» в представлении. Сала можно увидеть в видеофильме «Дядюшка Мясо». Тот малый, что в «Мистере Зеленые Гены» лежит на спине с обглоданным кукурузным початком во рту, а физиономию ему поливают взбитыми сливками. В тот вечер весь его костюм из оленьей кожи был вымазан настоящими взбитыми сливками. Сал так и не удосужился его почистить. Вы знаете, как пахнут настоящие взбитые сливки на провонявшей телом оленьей коже при ста с лишним градусах? Мы тут о скотстве речь ведем.
Когда мы перестали работать в «Гэррике», Сал уехал в Южную Америку на поиски некого Запретного Города. Мы вновь увиделись лет десять или двенадцать спустя, когда он заявился на концерт в Сакраменто. Он тогда заведовал пиццерией. Божился, что отыскал в Южной Америке Тайный Город под названием (впишите слово из одиннадцати слогов), где спрятаны несметные богатства, но ему никак не удалось их оттуда вывезти.