И как я их теперь оставлю? Как брошу? Но заявление уже лежало у заведующей на столе. Та, насколько я знаю, его подписала. Можно было, конечно, отозвать его пока не заберу трудовую, но… Что-то меня останавливало. То ли страх, что мне не дадут этого сделать, то ли дурацкая гордость. Меня выкинули, словно ненужную собачонку. С такой легкостью избавились, что вновь работать с этим человеком мне не хотелось.
Я металась между болью от расставания с детьми, желанием с ними остаться и гордостью, не позволявшей мне повернуть назад. Уходя — уходи.
— Ты меня слышишь вообще? — в динамике звучал недовольный голос Даши.
— Прости, — покаялась, — задумалась.
На том конце провода возмущенно фыркнули, а я улыбнулась. Дашка не терпела, когда ее кто-то не слушает. Ведь, она всегда вещала только мудрости, а я, такая нехорошая, пропускала их мимо ушей.
— Может, поговоришь со своим бизнесменом? — поступило неожиданное предложение.
— И что я ему скажу? — удивилась. — Максим Дмитриевич, меня тут хотят уволить и в следующем году я не смогу прикрывать вас перед детьми во время праздников, а также привозить их к вам домой, если вы, вдруг, снова забудете их забрать. И чтобы этого не случилось — замолвите за меня, пожалуйста, словечко — пусть меня оставят.
— Да, примерно так, — на полном серьезе согласилась Дарья. — Но я бы еще добавила больше просительных ноток. А когда будешь просить, выглядеть ты должна как можно более соблазнительно. Чтобы у него даже не возникло желания тебе отказать.
— Даш, — тяжело вздохнула, покачав головой. — Я не собираюсь его соблазнять, чтобы сохранить работу. К тому же, я сомневаюсь, что это в его силах.
— У него есть деньги, а, значит, это в его силах, — она была так уверена в том, что говорила, что я даже рассмеялась.
— И нечего надо мной потешаться, — обиделась подруга. — Я помочь тебе хочу.
— Спасибо, родная. Я знаю, что ты хочешь, как лучше. Но Строганов — не панацея от всех бед. Да мы и не общаемся с ним.
— А вот это зря, — возмутилась Даша. — Давно бы уже написала или позвонила. Хочешь же, я зна-а-ю-ю, — пропела отвратительным сладким голосом.
— Не собираюсь я ему звонить, — закатила глаза. — И просить меня вернуть Маргариту тоже не буду. Заявление написано, а, значит, в июне меня уже тут не будет.
— Тьфу на тебя, — буркнула подруга, — никакого толку от разговоров с тобой. Я, как лучше хочу. А ты…
В этот момент один из ребят громко разрыдался, упав со стула и ударившись коленкой об угол стола.
— Прости, мне пора, еще позвоню, — торопливо попрощалась и побежала к мальчугану.
Надо проверить, все ли хорошо. Успокоить. Опять моя напарница где-то ходит. После того, как трагедия была разрешена, вернулась к своем наблюдательному пункту, небольшому столику и стулу, стоявших идеально — видно было всю группу целиком.
Теребя телефон, пытаясь собрать мысли воедино, не заметила, как ко мне подошел Кирилл Строганов.
— Вы уходите от нас? — спросил малыш, причем таким обвиняющим тоном, словно я ломаю его детскую мечту.
Раскрыв рот, смотрела в глаза мальчика и не знала, что сказать. Он все слышал. Отпираться бессмысленно. Но я ясно видела, что мой уход из сада, ребенок посчитает предательством. Уже считает. И я пополню список людей (женщин), которые его бросили.
Опустившись перед ним на корточки, хотела было взять его за руки, но ребенок резко отстранился, нахмурился. И продолжал молчать.
— Я не хочу этого делать, поверь мне, — предприняла попытку объясниться, но слушать меня не стали.
Кирилл развернулся и, всем своим видом показывая, как он злится, протопал к друзьям. Они о чем-то посовещались, Олеся недоуменно на меня посмотрела, затем всхлипнула, и отрицательно покачала головой. Видимо, девочка не хотела верить в то, что говорит ее брат.
Увы, малышка, это правда. Потерла место чуть повыше груди, стало так больно, обидно, у самой глаза защипало. Но мне нельзя было раскисать — впереди целый день работы, и еще пора укладывать детей на дневной сон.
Максим
Стоило мне только переступить порог дома, как в мои объятия бросился маленький вихрь. С громкими всхлипами, полный слез и душераздирающих рыданий. По развевавшимся хвостикам я опознал этот вихрь, как Олесю.
Недоуменно посмотрел на грустного Владимира, прижимавшего к себе насупившегося Кирилла.
— Что происходит? — забеспокоился, беря дочку на руки.
Если бы у нас были домашние животные, то я бы подумал, что у детей умер любимый хомячок. Столько горя и страданий было в их глазах. Но кроме нас троих в доме никто не жил, следовательно, умереть никто не мог. Тогда из-за чего потоп?
Снова вопросительно посмотрел на Володю, тот покачал головой.
— Если я правильно понял из их разговора в машине — Оксана Андреевна увольняется.
— Кирилл… г… гово… говорит, что это… это… правда… — сквозь слезы попыталась рассказать Олеся. — Но я… не верю-ю-ю-ю! — последнее слово превратилось в завывания.
— Это правда! — топнул ножкой сын, отрываясь от Володи и убегая наверх. Через мгновенье хлопнула дверь в детскую.