— Вы плохо себя чувствуете? — Лиза постаралась изобразить сочувственную интонацию. — А я… я… хотите, я вас полечу? Я не просто вундеркинд, я играю целительную музыку! Эту… энергетически умиротворяющую. Честное слово! От нее и мигрень проходит, и вообще куча болячек излечивается! У меня даже диплом есть, только я его не принесла! — Лизу несло, но по подобревшему лицу хозяйки она поняла, что несет ее в верном направлении.
— Право, даже и не знаю… — Алина-Паулина, стараясь не смазать лак, приложила ладонь ко лбу. — Диплом, говоришь. — Она скривила густо накрашенный рот. — Не верю я во все это… вот если бы котика полечить…
— Давайте попробуем! Всем помогает! Все хвалят! Вдруг и вам поможет? А потом котика! — И Лиза, решив ловить момент, поспешно раскрыла черный футляр с серебряными застежками и вытащила волшебную скрипку, поблескивающую терракотовым лаком. Привычно пристроила скрипку к плечу.
Так, что бы такое сыграть?
Лиза потихонечку, негромко начала вступление к Чаконе Баха — во-первых, эту непростую вещь она хорошо знала, во-вторых, начало там было мирное, вкрадчивое. Алина поудобнее устроилась за столом, оперлась подбородком на руки и даже начала благосклонно кивать в такт, однако тут-то волшебная скрипка и внезапно проявила свой крутой норов.
Для начала скрипка больно пихнула Лизу подбородником. Потом завертела грифом. Попыталась вырвать из рук смычок, и у Лизы тотчас заболела кисть. Лиза испугалась не на шутку: сколько она занималась все это время с Филином, волшебная скрипка вела себя смирно и послушно! Неужели инструмент почуял близость бывшей гарпии и поэтому взбунтовалась?
А скрипка ни с того ни с сего ударилась в «Перпетуум мобиле» Паганини — запредельно сложную пьесу, к которой Лиза даже ни разу не подступалась. «Ты что, спятила?» — чуть было не закричала Лиза распоясавшемуся инструменту, но вовремя сообразила, что Алине-Паулине эти тонкости знать незачем, и вообще нельзя отпускать ее с крючка. Да и прерваться не получалось: скрипка завладела Лизой, смычок тащил ее руку за собой, будто приклеенную, голова кружилась, земля уходила из-под ног, а потом взбунтовавшийся инструмент задымился, и по нему побежали потрескивающие искорки…
Хозяйка замерла, уставив на Лизу расширенные остекленевшие глаза.
Она уже не раскачивалась и не кивала в такт.
Лиза видела ее как сквозь толстое мутное стекло, и, стараясь не дать скрипке вывернуться из рук, лихорадочно подумала: «Неужели сейчас ширмы вернутся обратно, и я все забуду?»
Мутное стекло — а оно было самым что ни на есть настоящим — пошло трещинами и осыпалось на пол, как зеркало в лавке у Гарамонда.
И из-за стекла, скрежеща когтями по осколкам, упираясь высокой взбитой прической в потолок, а стальными крыльями — в стены кухни, воздвиглась во весь свой немалый рост гарпия Паулина, точно такая, какой Лиза последний раз видела ее в Черном замке. Гарпия надвинулась на Лизу, нависла над ней, а скрипка все вела и вела мелодию, закручиваясь, как смерч, и не желала останавливаться, и играла уже вовсе не Паганини, а что-то совсем изморинское, морочила, кружила, завораживала темными чарами…
Гарпия распростерла крылья, что-то хрипло, нечленораздельно заклекотала и изготовилась схватить Лизу. Та, не выпуская скрипки, отпрыгнула под отвратительный хруст осколков и наткнулась спиной на стену.
Отступать было некуда.
Лиза до боли прикусила губу и вдруг поняла, что вцепилась в инструмент мертвой хваткой и что у нее ломит не только кисть, но и плечи, и спину, и шею. Некстати мелькнула мысль, что так нельзя, и Филин, и Леонид Маркович учили совсем наоборот — руки расслабить, дышать ровно, играть без напряжения.
И Лиза рассердилась.
На самое себя, на скрипку, на Паулину, в конце концов.
Она вспомнила Филинские уроки, встряхнула скрипку, как напроказившего щенка за шкирку, перехватила ее поудобнее и все-таки вернулась к Баху.
Судорога отпустила, скрипка перестала брыкаться и послушно запела то, что хотела Лиза.
И гарпия вся осела, как проколотый воздушный шар.
Она попятилась, мигнула тяжелыми веками, забряцав металлическим оперением, сложила крылья. Пошевелила губами, ничего не смогла сказать, и на лице у нее выразились досада и удивление.
Ага, не колдуется, разучилась, то-то же!
Еще мгновение — и перед Лизой вновь была Алина Никитична, правда, растрепанная и побагровевшая, но все-таки не гарпия.
Лиза видела, как остервенелое паулинское выражение на лице хозяйки то появляется, то исчезает, как злобный оскал на секунду превращается в испуганную несчастную гримасу, а потом Алина-Паулина вновь щерится, и из-под вишневого атласного халата топорщатся стальные перья. Казалось, что у Алины-Паулины два лица, и одно сменяет другое, и снова, и снова!
Прорываясь к последним тактам, Лиза шагнула вперед и выкрикнула:
— Где Черный замок? Ваша светлость Паулина! Как туда попасть? Как им управлять?
Из-под тюрбана по лицу Алины-Паулины градом катился пот, глаза закатывались, вот она опять зашлепала губами, пытаясь сложить какие-то слова.