Поначалу в Радинглене был траур, горожане искренне оплакивали молодых короля и королеву, хотя так и не поняли толком, что случилось и кто же напал на город. Таль начала править регентшей при Инго-младшем, и народ принял это, не прекословя — перед ней в королевстве трепетали. Весь город и особенно дворец теперь тщательно охранялись, в некогда мирном Радинглене впервые появилась настоящая стража — не для церемониальных шествий, а для несения караула. Филин, не доверяя никому, кроме королевского дракона Конрада, поочередно с ним облетал все дворцовые башни.
И все-таки эти меры не помогли. Через полтора месяца после гибели Уны и Инго, в которой теперь уже никто не сомневался, наследного принца похитили. Похитили средь бела дня, из дворца, и никакие допросы не помогали: ни один из дворцовых обитателей, начиная с вездесущего Гранфаллона и кончая последней судомойкой, не мог вспомнить, видел ли Инго после того, как закончился утренний урок в Филинской башне и мальчик должен был спуститься в покои Таль. Инго точно растворился в воздухе, и все поиски были напрасны. Конрад гулко бил себя в грудь и во всеуслышание неутешно горевал, что не уследил и что надо, надо было сопровождать ребенка на каждом шагу. Филин угрюмо молчал. На Таль было страшно смотреть.
Буквально через день по городу поползли темные слушки о том, что королевскую чету, а теперь и наследного принца извела самолично королева Таль, чтобы заполучить престол. Шушукались, что помогал ей в этом не кто иной, как придворный маг Филин. Передавали, что Таль на самом деле могучая злая колдунья, да и Филин лишь прикидывался добрым волшебником. Кто распускал эти слухи, неизвестно, но поверили почему-то поголовно все, кроме немногих оставшихся волшебников. А если те и пытались возразить сплетникам, их тотчас обвиняли в причастности к заговору и грозили наказанием, и тогда маги с перепугу начинали поддакивать этим пересудам. Мелисса, Циннамон и, конечно же, летописец Гарамонд видели: горожане сами не понимают, что несут, что глаза у них стеклянные, и что в город вновь проникли злые чары. Но они были бессильны. Слухи поднимались и растекались, как мутная пена, убежавшая из кастрюли с похлебкой.
На третий день после исчезновения принца ко Дворцу потекла толпа, с остекленелыми глазами кричавшая, что и крошечную принцессу злодеи тоже сгубили и не сознаются. Таль с Филином решили показать Лиллибет народу, убедить радингленцев, что принцесса цела и невредима. Это было ясным днем у ворот дворцового парка, но, едва Таль подняла малышку на руках, как с безоблачного неба на них, шурша и попискивая, обрушилась туча нетопырей. Летучие мыши облепили Таль и, не подоспей на помощь Филин, вырвали бы Лиллибет у королевы из рук. Волшебник мигом перекинулся птицей и разогнал нетопырей — уханьем, клекотом, когтями, клювом, а главное — оранжевым светом птичьих глаз. Он прекрасно знал, что обычные нетопыри днем не летают и на такие разумные действия не способны.
Однако толпа поняла случившееся на свой лад — видимо, именно так, как хотелось неведомому распространителю слухов, кому-то, кому было очень нужно заморочить простодушных радингленцев и превратить их в послушные марионетки. Раздались крики:
— Чары!
— Нарочно подстроено!
— Сговор!
— Колдовство!
Филин и Таль не смогли объяснить разъяренной толпе, что это была еще одна попытка похищения и что за всеми ужасными событиями последнего времени явно стоит чья-то злая воля. Им оставалось только укрыться во дворце, а там их поджидала новая напасть — исчез дракон Конрад. Королева и волшебник почувствовали себя как в кошмарном сне, когда ты не в силах предугадать, что за ужас случится в ближайшее мгновение.
Прошел еще день. Те обитатели дворца, кто не повторял слухов и угроз, перестали узнавать сначала Таль, а затем и Филина. Гранфаллон со спесивым видом проплывал мимо, держась как хозяин, и брезгливо спрашивал в пространство, почему во дворце посторонние. Стража хмурилась.
И тогда Таль решилась на бегство. Переубедить ее Филин не смог.
— Дети погибли, все трое, — сказала ему она. — И Уна с Инго, и младший Инго… Еще день — и твои радингленцы просто-напросто сожгут нас на костре за чернокнижие. Я не знаю, кто навел на них этот морок, и выяснять не намерена. У нас осталась только Лилли, так вот, я хочу, чтобы
Больше Филин ей не возражал. Они ускользнули из дворца, но Бродячий мостик не откликнулся. Тогда шестнадцатилетний Гарамонд, занявший пост летописца вместо погибшего отца, впустил их в книжную лавку, к волшебному зеркалу, которое вело в Эрмитаж…
— Красиво все-таки тут у вас, — поблекшим голосом произнесла Таль, глядя на Ростральные колонны за замерзшей Невой. — Только холодно, кажется, холоднее, чем в Амберхавене. Давай подождем… троллейбуса, да? И покажи, где Петроградская.
Филин забрал у нее младенца и сказал:
— Нам надо подумать, какое имя ты здесь будешь носить, Таль. Может быть, назовешься Натальей, по созвучию?
— Как скажешь, — Таль опустила голову. — Все равно у меня не осталось никого, кроме тебя.