Настоящая работа для смелых мужчин

Стол был действительно накрыт, но никто из нас не заметил, когда и кто это сделал.

— Прямо, скатерть-самобранка какая-то! — сказал Рудольф.

— Интересно, кто же тут гостей обслуживает? — спросил Жан Поль.

— Спроси у Эхнатона, если интересуешься, — ответил Николай Иванович. Но когда появился жрец, никто почему-то не решился обратиться к нему с подобным вопросом.

Жрец не принимал участие в нашей трапезе, он вошел позже, когда уже все поели. Профессор обратился к нему, сообщив, что мы решили возвращаться в наше время. И вот что интересно, при мысленном «разговоре» со жрецом, мы все ясно воспринимали мысль того, кто обращался к этому непривычному собеседнику, точно так же воспринимали и его ответ.

Эхнатон Второй одобрил наше решение, выразив уверенность в том, наше предприятие окончится благополучно. Я в этом теперь тоже не сомневался, сон, который я увидел, внушал спокойствие и надежду на то, что все для нас кончится хорошо.

Мы покинули монастырь, спустившись по крутой тропинке на площадку, где ждал нас наш Ан-2. Было раннее утро, и плоскости самолета, и остекление кабины были покрыты росой, первые лучи едва приподнявшегося из-за гор солнца отражались в капельках росы, как в жемчужинах, вспыхивая искорками на мгновение, и угасая.

Рудольф уже готовил машину к полету, и вскоре звук мотора нарушил первозданную тишину древних гор. Пока наш бортинженер прогревал двигатель, мы с Николаем Ивановичем и Жаном обсуждали маршрут полета, и поиска того места, где должны были находиться «врата времени» информационного канала.

— Будем идти так, как шли при сканировании местности, — говорил Николай Иванович, — только начнем поближе к точке входа в канал, вот отсюда.

Последние слова его заглушил рев винта — Рудольф прожигал свечи перед тем, как выключить двигатель. Рев винта стих, мотор остановился. И вот бортинженер, тяжело ступая по высыхающей росе, подошел к нам, и доложил:

— Самолет к полету готов!

— Тогда все грузимся и летим! — сказал Николай Иванович всем членам экспедиции.

Мы поднимались на борт нашего старого, верного самолета, с каким-то щемящим душу чувством, мы навсегда уходили из этого мира, затерянного в глубине веков.

Мотор взревел на взлетном режиме, рассекая пространство винтом, и самолет, покачиваясь на неровностях площадки, начал разбег.

«Мы не вернемся в этот мир,
Нам больше не встречать рассветы,
На развороте командир
Махнул крылом на землю эту.»

Вспомнились вдруг слова давно забытой песни. Да, в этот мир мы уже не вернемся, пройдя «врата времени», а вернемся ли в свой?

Набрав пятьсот метров над монастырем, я вел самолет в сторону долины Синей реки с небольшим снижением, по мере того, как уменьшалась высота рельефа местности, скользя, как на санках с горы, с двух с половиной тысяч метров. Вот и озеро, у которого мы совсем недавно ночевали, еще один хребет, гораздо ниже прежнего, и мы окажемся в долине.

Вот уже и долина Синей реки ушла под крыло, вот и показались земли свангов, а вот тот самый аэродром, на который собирался вернуться «Юнкерс -52» экспедиции СС, собирался, но не вернулся, обретя вечный покой в ущелье быстрой, горной речки. Осталась и палатка, и посадочные знаки, успевшие зарасти травой, но все же различимые с воздуха, остались и бочки с горючим, которым мы решили воспользоваться, все равно, здесь больше некому заправляться авиационным бензином.

Зайдя к третьему развороту, я посадил самолет, срулил с полосы, и подрулив поближе к бочкам, выключил двигатель. Не знаю, как немцы заправляли из бочек свой «Юнкерс», наверное, не ведрами, а нам, специально для заправки самолета в полевых условиях из различных емкостей, Рудольф Иванович соорудил компактный электронасос, располагавшийся прямо внутри шланга, обладающий довольно неплохой производительностью. Пополнив баки горючим с помощью этого устройства, уже через полчаса мы были готовы к полету.

— Ну, что? Все готовы? — спросил профессор, и посмотрев на Семенова, сказал:

— Теперь от тебя, Володя, многое будет зависеть.

— Не беспокойтесь, — ответил тот, — все будет нормально, я это чувствую.

— Только не … — начал было Жан Поль, но Николай Иванович пресек его:

— Молчи! Не говори больше ничего! Знаю, что ты хочешь сказать! Здесь твои шуточки ни к чему! Я тебе потом все объясню, дома!

— Да, ладно, — ответил Жан, ничуть не смутившись, — я ничего такого особенного и не хотел говорить, так, просто.

— Просто — не просто, а лучше тебе сейчас помолчать.

— Да, молчу, молчу.

Я внутренне усмехнулся, я понял, что хотел сказать Жан, и почему пресек его Николай Иванович. А сказать он хотел что-то вроде: «…только не думай о Джордано Бруно…» или нечто подобное. Это, как у Ходжи Насреддина — «не думай об обезьяне», о чем пробуешь не думать, о том и думаешь. Не зря наши предки не говорили меж собой о всяких неприятностях и темных силах, идя по опасной тропе. Но Володя был выше этого, он обладал техникой управления мыслью не хуже йогов, но сейчас шутки были действительно не уместны.