Мы вошли в операционную, тело пациента лежало на столе. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что моя помощь уже была не нужна. На теле проступили трупные пятна. Но все же я внимательно осмотрел его и сказал:
— Боюсь, что слишком поздно Вы попросили меня о помощи. Хотя и раньше я не смог бы ему помочь, он получил повреждения, не совместимые с жизнью.
Меня это насторожило, неужели доктор не смог определить сразу, что пациент уже не жилец на этом свете? Ведь это же врач, а не безутешная вдова, рыдающая над неподвижным телом.
— И Вы ничего не сможете сделать? — он спросил меня таким удивленным голосом, как будто бы я отказывался от чего-то, что мог сделать любой специалист, — а мне вас рекомендовали, как хирурга высочайшей квалификации!
— Да, я хирург, — меня это уже начало раздражать, — но я же не Иисус Христос!
— Да, да, конечно. Простите доктор, это все эмоции. Такой случай, просто не знаю, что делать! — Он был так расстроен, так растерян, что я ничего не понимал.
— Да, ничего уже не сделаешь, — я сказал ему уже более спокойно, хотя хотелось, честно говоря, просто нахамить. Или он считает меня полным идиотом, или сам полный идиот!
— Но, неужели ничего нельзя сделать? — и тут что-то такое блеснуло в его глазах, отчего я понял: нет, он не идиот, он что-то задумал.
— А, Вы что, сами не видите? — я вложил в эту фразу как можно больше раздражения и желчи, чтобы больше подобных вопросов он не задавал.
— А, что вы скажете, доктор, — тон его резко изменился, он сделался каким-то жестким, уверенным, спокойным, — если через несколько часов, Вы увидите этого человека живым и здоровым?
— Скажу, что такого быть не может!
— А как же секретные документы из лаборатории гестапо? — спросил он. — Вы же сами упоминали о них! Не допускаете того, что эти исследования дали свои результаты? Оставим пока это бездыханное тело, идемте в кабинет, поговорим.
Проводил он меня в кабинет, сесть предложил, и любезно поинтересовался, не желаю ли коньяк или кофе, но я отказался от всего. Тогда он перешел сразу к делу:
— Ну, хорошо, расскажите, что Вам известно о документах, которые находятся в военно-медицинской академии?
— Почему я должен Вам об этом рассказывать? Документы секретные.
Но он прекрасно понимал, что я не случайно проговорился о том, что мне известно о секретной лаборатории. Наша задумка подбросить информацию, как бы невзначай, оказалась весьма примитивной.
— Бросьте, полковник! — сказал он это таким тоном, что мне стало ясно: он принял нашу игру, и нужно продолжать. — Сначала Вы рассказываете о них первому встречному, а потом отказываетесь говорить со своим коллегой? Не смешите меня, Станислав Викторович! Вы специально рассказали о документах. Вы хотели попасть сюда? Хотите знать, чего нам удалось достичь? Вы это узнаете. Но сперва расскажите мне все, что Вам известно о секретной лаборатории гестапо.
— Ничего я Вам не расскажу! — нужно было хотя бы сделать вид, что это была только случайная оговорка, и посмотреть какая будет реакция. Действительно ли его интересует, что мне известно? Если это так, то он должен попытаться вытащить из меня информацию любыми средствами. Он продолжал:
— Не будьте наивным, коллега. Если мы можем за несколько часов восстановить полностью живой организм, получивший, как Вы выразились, повреждения не совместимые с жизнью, то неужели Вы думаете, что чьи-то мысли для нас являются тайной? О, нет! Мы не будем Вас пытать, ломать пальцы и загонять гвозди под ногти! Не будем пичкать Вас наркотиками! Все эти средневековые ужасы в прошлом. Посмотрите на этот стакан воды. Все, о чем Вы сейчас подумали, зафиксировано водой. Да, да, простой водой! Без всякой аппаратуры и магических фокусов. Так есть, и так было, и так будет всегда, вода имеет свойство запоминать информацию, хотя ученые об этом узнали относительно недавно, знали это древние маги и колдуны. Но дело в том, что мы, эту информацию умеем читать. Ведь мы восстанавливаем организм на основе информации, считанной с клеток. Человек — это не только биологическая субстанция, но прежде всего — информационная. Расскажете ли Вы мне что-либо или нет — не имеет значения. Хотите, я скажу, что Вы знаете?
Он начал перечислять сведения, которые действительно в этих документах содержались. Не знаю, на самом деле ли он прочитал мои мысли, или ему было известно содержание тех документов, которые немцы не успели вывезти.
— Ну, что продолжать, или продолжите сами? — он даже слегка улыбнулся. — Я хочу, чтобы у нас получился диалог, нормальный разговор двух специалистов.
— Я расскажу Вам все, если Вы ответите мне на один вопрос.
— Отвечу, с удовольствием отвечу. Я даже знаю, что Вы хотите спросить. Ведь Ваша фамилия — Архангельский? И фамилию своего… отца, я не ошибся? Военврач Архангельский — ваш отец?
— Да!
— Вы увидели в списке сотрудников лаборатории? Так?
— Так, именно так! И я хотел бы знать подробности, как мой отец попал туда, и что он там делал?
— Как попал — не знаю, в документах, с которыми я знакомился, этого нет, а что делал? Работал, дорогой мой, работал!