Настоящая жизнь

Увидев, что на кортах пусто, Уоллас поначалу удивляется. Но вскоре вспоминает, что на стадионе – едва различимом отсюда белом здании с покатой крышей, похожем на выгнувшего спину кита, – сейчас идет матч. С той стороны доносится монотонная ритмичная музыка. Вскоре оттуда толпой хлынут громогласно вопящие болельщики в футболках в красную и белую полоску. Они алой волной прокатятся по кампусу и потекут дальше, к центру города, гомоня, словно пассажиры тонущего корабля. Вот это в выходных самое неприятное. То, насколько проницаемыми становятся границы. Стоит только посмотреть на человека, и он уже готов с тобой заговорить, а то и что похуже.

В прошлый уикенд Уоллас зашел в магазинчик у дома. В очереди перед ним толпились благоухающие пóтом и пивом загорелые парни. Все они были в темных очках. Время от времени кто-нибудь из них запускал руку себе в шорты, и перед взором Уолласа мелькали то клочок обнаженного бедра, то бронзовый пушок на лобке, то темная промежность. А один парень вдруг обернулся, сдвинул очки на лоб, так что стали видны его налитые кровью глаза, и обратился к Уолласу: «Бро, ты чего тут трешься? Мы же просили подождать на улице». Уоллас растерянно заморгал, не зная, как поступить. А парень продолжал смотреть на него все с тем же раздраженным изумлением, словно это не он, а Уоллас обознался. Друзья подхватили его под руки и поволокли прочь, он же все вырывался и орал: «Нет, нет, не отпускайте его. У него есть дурь. Правда же, у тебя есть дурь, бро?» И все стали оборачиваться и глазеть на Уолласа. А ведь он всего лишь зашел купить мыло и дезодорант. И мог бы сделать это в любое другое время, но выбрал именно этот момент, и в итоге про него бог знает что подумали.

Жара еще не спáла. Уоллас садится на скамейку. Достает из желтого чехла ракетку. Покрытие корта, голубое, расчерченное белыми полосами, сделано то ли из цемента, то ли из переработанной резины. Из всех кортов, на которых Уолласу доводилось тренироваться, на этом скорость отскока самая низкая. Не считая, конечно, того, покрытого влажной зеленоватой глиной, на котором он в старших классах учился играть.

Поблизости, на растущих рядком деревьях, перекликаются вороны. Уоллас ступает на раскаленную поверхность корта и начинает делать растяжку. Сначала разминает ноги, затем спину. Наклоняется то в одну, то в другую сторону, пытаясь расслабиться, скинуть напряжение. Глубоко дышит, стараясь выкинуть из головы Дану. Представляет себе, как она садится в лодку и уплывает все дальше и дальше. Нагретое солнцем покрытие корта обжигает кожу на ногах, но это приятная боль, она впитывается в тело, как вода в хлопковую футболку. Завязанный узлом позвоночник постепенно расправляется. Похрустывают суставы. Уоллас старательно тянется вперед и вжимается животом в бедра. Фигура у него не слишком подходящая для тенниса. Он не такой дылда, как Коул. К тому же пухлый, если не сказать толстый. Более серьезной физической нагрузки у него за всю неделю не бывает.

На озере Уоллас часто засматривается на гребцов, скользящих в лодках по серебристой глади воды, любуется их четкими, отточенными движениями. Он видит их, когда гуляет по берегу, слышит их доносящиеся из-за стволов деревьев звонкие голоса. А иногда застывает на скользких прибрежных камнях, завороженный тем, как плавно и слаженно они движутся, как играют мускулы на их блестящих руках.

Вдоль забора к нему, отдуваясь, трусцой бежит Коул.

– Прости-прости-прости, – выпаливает он. И, схватившись за бок, сгибается пополам. – Боже, ну и парилка.

– Да уж, печет неслабо, – соглашается Уоллас. – Ничего страшного. У меня все равно больше никаких дел на сегодня нет, – он ложится на спину, прижимает согнутую в колене ногу к груди и удерживает ее в таком положении, пока мышцы не начинают приятно ныть.

Коул бросает сумку на скамейку и тоже начинает разминаться. Растягивает свои длинные, бледные, уже начинающие розоветь от солнца ноги, но во всем его поведении сквозит какое-то напряжение. На Уолласа он старается не смотреть. Шершавое покрытие корта царапает затылок.

– У тебя все хорошо?

– А, да, отлично. То есть нет. То есть да.

– Что ж…

– Да ерунда, – Коул приподнимается с земли и садится. – Просто… Блин. Не знаю.

– Ладно, – Уоллас тоже не спеша принимает сидячее положение. А Коул снова растягивается на земле.

– Ты пользуешься тем приложением?

– Каким приложением?

– Сам знаешь, – Коул, вспыхнув, отводит глаза и принимается смотреть на деревья и дорожку, которая, петляя, спускается к озеру.

– Для геев?

– Угу, им.