Её родители, приговорив пару бутылок красного, заснули в гостиной. Румпель расслабленно вытянулся во весь рост, прижимая к себе свернувшуюся клубочком жену. Плед, которым они укрывались, сполз, и Коль, на свой страх и риск, приблизилась к ним, чтобы его поправить, и невольно залюбовалась мамой, её распущенными каштановыми волосами, её безмятежным лицом и губами, слегка подрагивающими во сне. В эту минуту Белль казалась особенно беззащитной и хрупкой, и Коль не смогла сдержаться и ласково коснулась губами её щеки, надеясь, что она не проснётся. Белль вздрогнула, но не проснулась, только улыбнулась и поёжилась, а вот Румпель открыл один глаз, улыбнулся и приподнял голову. Коль отошла от дивана и кивнула в сторону выхода. Он с притворным негодованием отрицательно покачал головой. Коль подняла руку с четырьмя оттопыренными пальцами, на что Голд ответил улыбкой и очередным отрицанием. Три пальца — тот же ответ. Два — то же самое. И так, пока Коль не встала в позу, скрестила руки на груди. Тогда Голд закатил глаза и показал два пальца и дважды повторил этот жест, на что Коль радостно улыбнулась ему и мысленно добавила ещё один палец. Уходя, она почти чувствовала, как отец провожает её взглядом, а ещё знала, что когда вновь вернётся, он будет здесь, будет ждать её, и это наполняло её душу теплом и покоем.
— Будто что-то изменилось в тебе, — улыбнулся Роланд, когда Коль наконец выбежала к нему из дома.
— Неужели?
Она взяла его за руку и потянула за собой, вверх по улице, и Роланд, как и всегда, последовал за ней.
— Лучше расскажи, что ты сегодня делал, — попросила Коль.
— Ну, я проснулся где-то ближе к обеду, — протянул Роланд.
— Логично. Сложно что-то делать во сне.
— А потом я пошёл к Робин, и там…
В тихой лёгкой беседе они уходили в ночь, а над их головами сияли всё те же звёзды, на которые больше никто не злился. Ведь звёзды всего лишь звёзды, и беды людей им далеки и непонятны.